Где-то внизу хлопнула дверь. Профессор взглянул на часы. Скоро семь. Самое время встать и покончить с этим делом раз и навсегда. Хотя бы для того, чтобы завтра не видеть на столе голубой конверт.
Улица встретила его вечерним холодом и мелким моросящим дождем. Но он даже не застегнул плаща: идти было недалеко.
Через пять минут профессор вошел в подъезд, над которым висела большая белая вывеска: АМБУЛАТОРИЯ, без труда отыскал на втором этаже дверь, облепленную целой коллекцией визитных карточек, и трижды нажал кнопку звонка. Звякнула дверная цепочка, в узкой щели блеснули маленькие недоверчивые глазки. Цепочка тут же упала.
Бельский, человек и без того мелковатый, казался еще меньше в чересчур просторном потертом пиджаке и неглаженых брюках. Скривившееся в улыбке лицо было удивительно знакомо профессору.
По коридору, заставленному сундуками и ящиками, они прошли в комнату с высоким, как обычно в старых домах, потолком. Ночник скупо освещал узкую кровать, стеллаж с книгами, два стола и кресло. Неудобно размещенные и заставленные чем попало, они, казалось, вели между собой нескончаемый бой за пространство в центре комнаты. Рядом с кухонной утварью валялись кипы исписанной бумаги. Книги — к ним профессор был особенно неравнодушен — чувствовали себя на полу так же привычно, как и на стеллаже. Судя по толстому слою пыли на переплетах, их не открывали месяцами.
Хозяин быстрым движением сбросил с кресла кипу газет, а сам примостился на краю кровати.
Профессор присел с такой осторожностью, словно опасался, что кресло рухнет. Если б он мог придумать подходящий предлог, то немедленно выбрался бы отсюда.
— Ну-с, в чем дело? — сухо спросил он, лишь бы скорее начать неизбежный разговор.
— Простите, вы меня не помните? — хозяин явно волновался.
— Хотя, пожалуй, нет, откуда же вам помнить всех сотрудников. Я был одним из них… Недолго. Всего несколько месяцев. Меня уволили; я, кажется, не подошел…
Профессор вспомнил. В памяти всплыло даже заседание ученого совета, на котором спорили о нем, Бельском. Это был своего рода феномен. Он буквально замучил всех рассуждениями о методах выплавки вольфрама или новых типах ракетного топлива, но не умел решить системы уравнений с двумя неизвестными. Заставить его интересоваться делами собственной лаборатории не удавалось никому. Трудно было понять, как он вообще попал в институт. Через полгода его пришлось уволить.
— Это было двенадцать лет назад, пан профессор, — Бельский говорил все свободнее. — А сейчас вот уже два месяца я размышляю над своим необычным открытием. Хотел даже отказаться от работы. После того как меня… м-да, после этого я устроился на одном заводике. Но теперь, когда у меня такая возможность… Простите, но об этом посещении никто не знает? Видите ли, теперь всюду охотятся на изобретателей. Такое время. Человек ищет, работает, а потом словно из-под земли появляются сотни соавторов. Поди установи, кто начал…
— Мне хотелось бы поближе познакомиться с вашим открытием, — в голосе гостя звучало с трудом сдерживаемое раздражение.
— Вот, — Бельский решительно, резким движением руки показал на прибор, стоящий на металлическом столе.
— Господи, какая древность! — удивился профессор. — Прибор для чтения вслух. Интересно, где вы его раздобыли? Насколько мне известно, подобные приборы получают бесплатно только слепые.
— Да, да, конечно. Я купил его три года назад у одного старичка. Пришлось заменить часть фотоэлементов, и он до сих пор прекрасно работает. Немного переделал подставку для книг. Теперь прибор сам переворачивает страницы.
— Ясно, ясно. Фотоэлементы, усилитель, коррегирующие устройства. Тут просто и не придумаешь ничего нового. Чего ради вам пришло в голову назвать это своим изобретением?
— Минуточку… Два месяца назад я заметил, что старый деревянный столик под прибором расшатался. Этот прибор, пан профессор, не читает предложенных ему текстов; во всяком случае, не всегда их читает. В определенные часы он придумывает сообщения.
Они подошли к прибору. Бельский протянул руку к ближайшей книге. Это была монография Леопольда Инфельда об Эйнштейне. Бельский раскрыл ее наугад и поместил перед аппаратом. Профессор быстро прочел первую фразу: «В 1955 году теории относительности сравнялось полвека». Спустя минуту из динамика послышался сухой треск, потом тихий звонок и, наконец, хрипловатый голос:
«В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году… — и вдруг значительно быстрее: — Задумаемся же над этим. Если кому-либо придет в голову выйти из дома, чтобы достичь границы Земли, дойти до пункта, в котором он мог бы, скажем, схватить рукой звезду, он может ехать любым путем на восток или на запад, через Францию или Россию, Европу или Азию…»
— Ну, как? — торжествовал Бельский.
Профессор почувствовал, что по спине у него пробежал холодок. «Но это же невозможно», — мысленно проговорил он. Однако нервозность быстро уступила место любопытству.
— А вы не присоединили к аппарату никаких дополнительных систем?