«Нет… — сказала себе Лена, натягивая через голову свитер. — Не всякие иллюзии. Дружба, правда, любовь, верность — это ведь тоже иллюзии, так?.. В широком смысле: у них ведь нет материальных носителей. Просто некоторые иллюзии идут в комплекте с человечностью. А другие — как вирусы в программе».
Нет… не так…
Она замерла с наполовину надетым свитером. Верить в то, что что-то иллюзия — это тоже ошибка. Это тоже шаг по пути, о котором она не должна даже думать. Ведь радость моя при виде моей сестры, ведь улыбки Вика и Стаса, когда они встречают меня — это же все есть? И моя любовь к Сергею, и его любовь ко мне… это тоже есть. Думать иначе — ошибка. Но и преувеличивать значения этого факта тоже не стоит. Это одна из констант.
Впервые Лена зашла в комнату Вика. Не то чтобы это было запрещено — входить в чужие комнаты без приглашения — просто как-то ей никогда раньше не доводилось. И едва переступив порог, она застыла даже не от ошеломления… от мгновенной неловкости, словно ей открылось что-то личное… куда более интимное, чем думал даже хозяин.
Напарники были похожи куда больше, чем ей казалось. Если все стены у Станислава Ольгердтовича были завешаны рисунками, то у Вика — заставлены стеллажами. А на стеллажах стояли книги.
Стеллажи были крайне вместительные, в три ряда. И все забиты чем попало, без всякого порядка. Лена увидела рядышком Донцову и Хэмингуэя, Пушкина и Акунина, Гомэра и Абэ. И еще множество писателей, чьи имена была ей незнакомы. Пестрые корешки ряд за рядом, золотая пыль, лучшие достижения человеческих умов и самые недостойные их порывы. Любовь и ненависть, добро и зло, вся скорбь мира, вся радость мира, — не говорите, что они могут найти вместилище в человеческой душе. Вот где все это… вот оно все. Никто не забыт, и ничто не забыто.
Ну да, за двести лет можно прочитать множество книг. Можно даже построить себе дом из них, держаться в ногу со временем, создать иллюзию жизни.
Места на стеллажах книгам уже не хватало — они лежали горками на полу. Лена могла бы поклясться, что раньше они занимали и низкую кровать, и старенькое продавленное кресло. Теперь на кровати полулежал Вик, морщась и потирая плечо, а в кресле — дремал Станислав Ольгердтович.
— Ты в порядке? — шепотом спросила Лена, прикрывая дверь.
— Нет, — коротко и так же тихо ответил Вик. — Какое тут «в порядке»!.. Мне кажется, все должно решиться в два-три дня. Мне все чудится… осталось крайне, крайне мало времени.
— Еще немного, и будет поздно, — кивнула Лена.
— Ты тоже это чувствуешь? — Вик перешел на шепот.
— Думаю, сильнее, чем даже ты. Я… ну, как сказать… Мне кажется, во мне что-то проснулось. Какие-то резервы. Это все город… возможно, он чувствует, что последний шанс на выздоровление.
— Болезнь? — он вздохнул. — Вот как ты это называешь?.. А я… в общем, я пойду с тобой. И не пытайся меня отговорить.
— Почему я должна отговаривать тебя? Если уж на то пошло, я вообще не горю желанием ни с чем справляться. Но от этого слишком многое зависит.
— Я хотел, чтобы мы стали друзьями, — беспомощно улыбнулся Вик. — А оно вон как получилось. Вышло, что мы только и делали, что подставляли тебя.
— Ничего, — Лена старалась смотреть ему прямо в глаза. — Как бы это объяснить?.. В мире очень много такого, с чем приходится мириться. Я это поняла. Вы мне все равно нравитесь. Оба. И кто его знает… когда это все закончится…
— «Это все» никогда не заканчивается, уж поверь старику, — хмыкнул Вик. — Ладно, пошли, — он неожиданно осторожно слез с кровати. — Стаса будить не стоит. Он потерял больше сил, чем сам думает.
— А ты как же?
— А я опытнее, — Вик улыбнулся широкой мальчишеской улыбкой.
Я знал, куда мне надо идти. Может быть, это казалось очень странным… впервые я совершенно точно знал, куда мне надо идти. Пересечь двор. Восемь этажей вверх на лифте с прожженной сигаретами кнопкой и полустершейся надписью на двери. Из остатков букв получалось «пузо 300 кг». Дверь… я знаю, в какую дверь мне позвонить. Я даже догадываюсь, кто мне откроет. Другое дело, что…
Что я боюсь этой встречи. Я боюсь не только Лены — я боюсь всего, что с нею связано.
Я стоял в темноте зябкой весенней ночи, втягивал ноздрями бензиновый воздух, и не решался даже войти в подъезд. Окна над моей головой не светились.
Сейчас часов одиннадцать вечера. Поздновато для визитов, но еще ничего. Да и легенда у меня преотличнейшая. Я любил ее и наконец-то решился зайти к ее родителям. Если изображу депрессняк и полнейший психологический разброд, сойдет. Они мне, конечно, не обрадуются… но мне ведь и не надо, чтобы они радовались.
Мне хотелось, чтобы пошел снег, чтобы он таял у меня на лице и на губах… чтобы в волосах появилась влага… я сам себе казался иссушенным, словно колхозное поле в жарком сентябре. Но для снега было уже поздновато.
Нерешительный, но до боли знакомый голос тихо произнес:
— Сергей?..
Я резко обернулся. На миг мне показалось…
Нет. Она была ниже ростом — это стало понятно сразу. И тоньше.