Сильвия и Бруно

— А вот когда мы будем ездить на электропоездах — позволю себе развить вашу теорию, — мы перейдем с книжек на листовки, и убийство и свадьба у нас будут мирно соседствовать на одной и той же странице.

— Да, прогресс, достойный Дарвина! — с пафосом воскликнула дама. — Правда, вы поворачиваете эту теорию в обратном направлении. Вместо того чтобы развить мышь в слона, вы превращаете слона в мышь!

Здесь поезд очутился в туннеле, и я, откинувшись на спинку, на мгновение закрыл глаза, пытаясь воскресить в памяти отдельные моменты сна. «Мне показалось, это…» — сонным голосом пробормотал я; но тут фраза начала развиваться сама, по принципу «ты думаешь, что видишь — он думает, что видит», и неожиданно превратилась в странную песенку:

Ему подумалось: пред ним
     Дудит на флейте Слон,
А пригляделся — и письмо
     Жены увидел он.
«Впервой я понял, — он сказал:
     Суров судьбы закон!»

И что за сумасбродное создание распевало эти сумасбродные слова! Судя по виду, это был Садовник, судя по тому, как он размахивал граблями — безумный, судя по тому, что он то и дело пускался отплясывать удалую жигу, — более чем безумный, а если судить по воплям, которыми он сопровождал пение последней строки строфы, — самый безумный на свете.

Эти слова скорее относились к нему самому как обладателю слоновьей ноги; но во всем остальном он был, что называется, мешок с костями, и даже пучки сена, торчавшие из него во все стороны, свидетельствовали, что он когда-то был набит сеном, но теперь почти все сено повылезло.

Сильвия и Бруно терпеливо дожидались, когда он закончит первую песенку. Наконец Сильвия вышла чуть вперед (Бруно застеснялся и отвернулся) и представилась, проговорив:

— Здравствуйте! Меня зовут Сильвия!

— А что это там за существо? — спросил Садовник.

— Какое существо? — удивилась Сильвия, оглянувшись. — А, это Бруно. Он мой брат.

— А вчера он тоже был твоим братом? — озабоченно спросил Садовник.

— Разумеется, был! — воскликнул Бруно, который потихоньку приближался к ним. Ему вовсе не улыбалась перспектива не принимать участия в разговоре.

— Ах вот как! — со вздохом проговорил Садовник. — Подумать только, как все меняется. Куда ни погляди, все стало другим. Но я помню свои обязанности! Я каждое утро встаю в пять…

— О-о-о! — протянул Бруно. — А меня не заставишь подняться в такую рань. Это так же ужасно, как быть червяком! — добавил он вполголоса.

— Стыдно так долго лениться по утрам, Бруно! — возразила Сильвия. — Не забывай, ранняя пташка клюет червячков!

— Ну и пусть, на здоровье! — позевывая, отвечал Бруно. — Мне эти червяки вовсе не нравятся. Поэтому-то я и валяюсь в постели до тех пор, пока ранняя пташка не склюет их всех!

— Удивляюсь, с каким лицом вы говорите мне всю эту чепуху! — крикнул Садовник.

На что Бруно резонно ответил:

— Лицо тут ни при чем: это все рот.

Сильвия решила переменить тему.

— Это вы ухаживаете за этими цветами? — мягко спросила она. — Какой замечательный у вас сад! Знаете, я хотела бы остаться здесь жить.

— Зимой по ночам… — начал было Садовник.

— Я чуть было не забыла, зачем мы сюда пришли! — прервала его Сильвия. — Не будете ли столь любезны позволить нам пройти? Сюда только что пошел старый Нищий; видите ли, он был голоден, и Бруно хотел дать ему кусок кекса!

— Только этого это местечко и стоит! — пробормотал Садовник, доставая из кармана ключ и стараясь отпереть калитку в ограде сада.

— А сколько оно стоит? — невинным тоном полюбопытствовал Бруно.

Но Садовник только нахмурился.

— Это секрет! — пробурчал он. — Давайте, только скорее возвращайтесь! — крикнул он детям, когда те выбежали на дорогу. Я едва успел последовать за ними, прежде чем он запер калитку.

Мы побежали по дороге и вскоре увидели старика Нищего, который брел примерно в четверти мили впереди нас, и дети припустились бегом, чтобы нагнать его. Они бежали очень легко, едва касаясь земли, и я сам не мог понять, почему я не отставал от них. Но теперь эта загадка не слишком беспокоила меня: меня занимали совсем другие вещи.

Вероятно, старый Нищий был совсем глухим, поскольку он не обращал никакого внимания на громкие крики Бруно и продолжал устало брести по дороге, не останавливаясь, пока малыш не нагнал его и не вручил пресловутый кусок кекса. Бедный мальчик едва переводил дух и смог проговорить одно-единственное слово «кекс!» — правда, не столь решительно, как совсем недавно произнесла его Ее Превосходительство, а с милой детской застенчивостью, глядя на старика глазами «существа, которое любит всех — больших и маленьких».

Старик мигом схватил кекс и с жадностью, напоминающей голодных зверей, проглотил его. Даже не поблагодарив своего маленького благодетеля, он повторял только: «Давай еще!», жадно глядя на перепуганного малыша.

— Больше нет! — со слезами на глазах проговорила Сильвия. — Свой я съела. Нам очень стыдно, что мы тогда отпустили вас. Простите нас, пожалуйста…