Сильвия и Бруно

— Часы, разумеется, идут обычным темпом. А вот времени приходится идти вслед за ними. Следовательно, стоит мне передвинуть стрелки, и я изменю ход времени. Сдвинуть стрелки вперёд, на более позднее время, невозможно, но зато я могу передвинуть их хоть на месяц назад — это, правда, предел. И все события пройдут перед вашими глазами повторно, вы даже сможете придать им другое, более желательное направление.

— Такие часы — просто спасение, сударь мой! — вслух возликовал я. — С ними человек способен оставить непроизнесённым какое-нибудь неосторожное слово или отменить какой-нибудь опрометчивый поступок! Могу я взглянуть, как это делается?

— С удовольствием покажу! — сказал отзывчивый старик. — Если я передвину эту стрелку назад вот сюда, — он указал пальцем, — История тоже вернётся на пятнадцать минут назад.

Дрожа от возбуждения, я наблюдал, как он вслед за объяснением переводит стрелку.

— Я сильно-пресильно поранился.

От этих слов, снова зазвучавших у меня в ушах, я вздрогнул и закрутил головой в поисках говорившего, более изумлённый, чем позволяли приличия.

Так и есть! Это был Бруно, по лицу которого вновь катились слёзы (каким я и увидел его четверть часа назад) а рядом стояла Сильвия, обнимающая его за плечи!

У меня сердце разрывалось от вида детишек, вторично переживающий одно и то же несчастье, поэтому я немедленно попросил Профессора вернуть стрелку в прежнее положение. В секунду Сильвия с Бруно унеслись прочь, и я смог разглядеть их только в отдаленье, где они собирали «о-диванчики».

— Вот это да! Замечательно! — воскликнул я.

— У них есть и другая особенность, ещё более чудесная, — продолжал Профессор. — Видите эту головку? Она называется «Обратная головка». Если вы нажмёте на неё, события следующего часа будут следовать в обратном порядке. Только сейчас не будем её трогать. Я одолжу вам Часы на пару дней, и вы сможете экспериментировать, сколько захотите.

— Премного вам обязан! — сказал я, принимая от него Часы. — Буду беречь их пуще глаза — а вот и детишки!

— Мы нашли всего шесть о-диванчиков, — сказал Бруно, суя их мне в руку, — потому что Сильвия сказала, что пора возвращаться. И эта большущая ежевичина — тоже вам! Мы только две нашли.

— Благодарю вас, мне очень приятно, — сказал я. — Другую, я полагаю, ты сам съел, Бруно?

— Нет, не съедал, — беспечно ответил Бруно. — Нравятся вам наши о-диванчики, а, господин сударь?

— Они просто прекрасны; но почему ты хромаешь?

— Снова повредил ногу! — скорбно сообщил Бруно. Он сел на траву и принялся потирать больное место.

Профессор обхватил руками голову — я уже знал, что он всегда поступал так в минуты душевной сумятицы.

— Приляг на время — тогда полегчает, — забормотал он. — Может полегчает, а может и нет. Если бы я имел при себе мои лекарства! Я, видите ли, Придворный Врач, — добавил он специально для меня.

— Хочешь, я схожу и принесу тебе ещё ягод ежевики, мой дорогой? — пролепетала Сильвия, погладив его по головке.

Лицо Бруно тут же просветлело.

— Было бы здорово! — провозгласил он. — Мне кажется, что если я поем ежевики, моя нога снова сделается невредимой… две или три ягодки… шесть или семь ягодок…

Сильвия заторопилась.

— Лучше я сейчас пойду, — сказала она, обращаясь ко мне, — пока он не перешёл к двузначным числам!

— Позволь тебе помочь, — предложил я. — Ведь я смогу достать повыше, чем ты.

— Да, помогите, пожалуйста, — ответила Сильвия, всовывая свою руку в мою ладонь. Мы пошли. — Бруно всё-таки любит ежевику, — сообщила она, пока мы неспеша брели вдоль высокой изгороди, где вполне могли укрываться ежевичные ягоды, — и это было так мило с его стороны, позволить мне съесть ту ягоду.

— Значит, это ты её съела? Мне показалось, что Бруно не очень-то хотел об этом упоминать.

— Да, я видела, — сказала Сильвия. — Он всегда боится, что его начнут хвалить. А ведь на самом деле он просто заставил меня съесть её! Я говорила ему, чтобы он сам… А это что такое? — и она испуганно вцепилась в мою руку, когда нам на глаза попался заяц, лежащий на боку прямо у лесной опушки.

— Это заяц, дитя моё. Он, наверно, спит.

— Нет, он не спит, — сказала Сильвия, боязливо приближаясь к нему, чтобы взглянуть поближе. — У него глаза открыты. Он… он… — её голос дрогнул и понизился до испуганного шёпота. — Он умер, вы не видите?

— Да, он умер, — подтвердил я, наклонясь над зайцем. — Бедный! Его, наверно, до смерти загнали охотники. Вчера здесь носилась свора гончих. Но они не тронули его. Может быть, они заметили ещё одного зайца и оставили этого умирать от страха и истощения.

— Загнали до смерти? — машинально повторила Сильвия, не смея в такое поверить. — Я думала, что охота — это как игра, и люди в неё играют. Мы с Бруно охотимся на улиток, но когда мы их ловим, то не причиняем им вреда!

«Милый мой ангел! — подумал я. — Как мне довести до твоего невинного сознания идею „Спорта“?» И пока мы так стояли, держась за руки, и, склонив головы, разглядывали лежащего у наших ног зайца, я попытался преподать предмет в таких словах, которые она в состоянии была бы уразуметь.