Сильвия и Бруно

— Ах, Сильвия, придется тебе пойти и сесть рядом с ними, — в отчаянии воскликнул он. — Сколько раз я усаживал эту пару нос к носу мордой к сцене, а они отворачиваются, да и все тут!

Сильвия послушно заняла место «церемониймейстерши», а Бруно опять исчез за сценой, чтобы переодеться для исполнения первого «кусочка».

— Гамлет! — неожиданно объявил он тем самым нежным голоском, к которому я так привык.

Кваканье тотчас умолкло, и я повернулся к сцене, удивляясь, что общего может быть между Бруно и знаменитейшим персонажем Шекспира.

Гамлет, согласно оригинальной сценической интерпретации Бруно, был одет в короткий плащ (которым он то и дело прикрывал нижнюю часть лица, словно его постоянно мучила зубная боль) и расхаживал по сцене на цыпочках. «Быть иль не быть?» — воскликнул Гамлет нежным голоском и несколько раз перекувырнулся через голову, широким жестом сбросив плащ.

Я был слегка разочарован: трактовка Бруно оставляла желать лучшего с точки зрения чувства собственного достоинства героя.

— И что же, он ничего больше не прочтет? — шепотом спросил я у Сильвии.

— Думаю, нет, — тоже шепотом отозвалась девочка. — Если он кувыркается через голову, это означает, что он не знает текста.

Бруно оставил меня в недоумении: он мигом исчез со сцены, и лягушки тотчас начали спрашивать имя следующего героя.

— Вы его отлично знаете! — воскликнула Сильвия, повернув двух или трех лягушат, которым вздумалось усесться спиной к сцене. — Макбет! — объявила она, когда на подмостках появился Бруно. — Не Квакбет, а Макбет!

Макбет был облачен в нечто, что он перекинул через плечо, полагая, что это и есть настоящий шотландский плед. В руке у него красовался огромный шип, который он держал так, словно и сам побаивался его.

— Кинжал ли это? — в раздумье вопросил Макбет, и хор лягушек тотчас ответит ему:

— Шип! Шип! (Со временем я тоже научился понимать их кваканье.)

— Нет, это кинжал! — решительным тоном заявила Сильвия. — Придержите язычки! — И реплики сомневающихся тотчас смолкли.

Насколько мне известно, Шекспир забыл поведать нам о том, что Макбет в частной жизни имел эксцентрическую привычку кувыркаться через голову, но Бруно, по-видимому, считал это естественной чертой характера персонажа и, продемонстрировав зрителям несколько отчаянных сальто, опять куда-то исчез. Через несколько мгновений он вернулся на сцену с пучком шерсти (вероятно, оставленным на шипе какой-нибудь заблудившейся овцой), изображавшим великолепную бороду, доходившую ему до пят.

— Шейлок! — провозгласила Сильвия. — Ах, нет, прошу прощения! — тотчас поправилась она. — Король Лир! Я просто не заметила короны! (Бруно сделал себе просто замечательную корону, вырезав серединку цветка одуванчика. Она очень шла ему!)

Король Лир скрестил руки на груди (поверх роскошной бороды, разумеется) и, мелодично продекламировав: «Король до кончиков ногтей!» — сделал паузу, словно ожидая, что зрители кинутся проверять, действительно ли он настоящий король. Здесь я, при всех возможных возражениях со стороны такого выдающегося шекспироведа, как Бруно, должен высказать свою точку зрения. Она состоит в том, что наш поэт вряд ли хотел показать, что три его величайших трагических персонажа имеют столь схожие привычки. Еще большие сомнения вызывает у меня довод о том, что кувыркание через голову может рассматриваться как доказательство истинности королевского сана героя. Но, как оказалось, король Лир после глубокого раздумья так и не смог найти никакого другого аргумента в пользу своего королевского титула. Итак, это был третий «кусочек» Шекспира («Мы никогда не исполняем больше трех», — пояснила Сильвия), после которого Бруно порадовал зрителей длинной серией своих коронных сальто и наконец удалился под восторженные возгласы лягушек: «Квак здорово! Бис! Бис!», что свидетельствовало об их желании еще чуточку понаслаждаться представлением. Но на бис Бруно так и не вышел: дело в том, что настало время рассказывать Историю.