Сильвия и Бруно

— Если бы ей и вправду было их жалко, — заметила Сильвия, — она не стала бы их есть после того, как они погибнут.

Это замечание, однако, не ускользнуло от внимания участников сей напряженной этической дискуссии.

— А еще она сказала… — Оратор постоянно прерывался, опуская, как совершенно излишние, свои собственные реплики в диалоге и сосредоточившись на словах Кошки — …Она сказала, что мертвые Мышки никогда не возражают против того, чтобы быть съеденными. Она сказала: «Зачем таким толстеньким Мышкам зря пропадать?» Она сказала: «Они такие вку-у-усные…» Она сказала: «Если бы ты только мог, ты тоже сказал бы: „О, как мне хотелось бы стать Мышкой, чтобы меня тоже съели!“» А еще она сказала…

— Да у нее просто времени не было наговорить такую кучу чепухи! — недоверчиво оборвала его Сильвия.

— Но ты же не знаешь, как говорят Кошки! — тотчас возразил Бруно. — Они говорят просто уфасно быстро!

Глава двадцать третья СКАЗКА О КАБАНЧИКЕ

Тем временем гости немного успокоили свой аппетит, и даже Бруно, когда Профессор предложил ему четвертый кусок сливового пудинга, с трудом переводя дух, заметил: «Я думаю, трех кусочков довольно!»

Внезапно Профессор вздрогнул, словно его током ударило.

— Надо же, я чуть было не забыл предложить вам гвоздь нашей программы! Другой Профессор прочтет вам Историю Кабанчика, то есть — я имел в виду — Сказку о Кабанчике, — поправился он. — В ней в начале и в конце есть Вводные Стихи, сами увидите.

— А разве Вводные Стихи могут быть в конце? — удивилась Сильвия.

— Подождите немного, и вы сами все услышите, — отвечал Профессор. — Я не помню точно, нет ли их еще и в середине. — Он поспешно поднялся, и в Банкетном Зале мгновенно воцарилась тишина. Всем хотелось услышать Профессора.

— Дамы и господа, — начал Профессор, — Другой Профессор любезно согласился прочесть нам эту поэму. Она называется «Сказка о Кабанчике». Знаете, он еще никогда никому не читал ее! (По аудитории прокатился шепот изумления.) Так вот, сегодня он прочтет ее нам! (В зале послышались возгласы одобрения, и сам Профессор, держа в одной руке очки, а в другой — ложку, чуть было не взобрался на стол, чтобы удобнее дирижировать хором общих восторгов.) Другой Профессор поднялся, запрокинул голову и начал:

Пташки любят кушать,
     Я вам доложу.
     Я по мху сужу.
Надевайте гетры:
Я под шелест ветра
     Сказку расскажу.

Пташки любят лопать
     Ветчину, друзья,
     Радость не тая;
Любят устриц лопать
И по тине топать —
     Так же, как и я.

Пташки улыбаться
     Учат малышей
     И тигрят, ей-ей —
Петь, забот не зная,
Ротик разевая
     Прямо до ушей.

Птички дремлют сладко
     Посреди болот,
     Где удача ждет.
Открывайте ж глазки:
Будем слушать сказки
     Старые. Так вот,

Жил-был Кабанчик. День и ночь
     Над сломанной трубой
Он плакал и — ни шагу прочь:
Никто не мог ему помочь,
Он прыгать не умел — точь-в-точь
     Обижен был судьбой.

Верблюд спросил, на берегу
     Услышав плач и вой:
«А вдруг я горю помогу?
Ты, может, в плен попал к врагу?»
«Ах нет, я прыгать не могу:
     Обижен я судьбой!»

Верблюд задумался слегка:
     «Подумаешь, герой!
Ей-ей, такого толстяка
Я не видал еще пока.
Но хоть задача нелегка,
     Давай поспорь с судьбой!

Вон — темный лес в двух милях, тень
     Простерший над рекой.
Что ж ты весь день сидишь, как пень?
К нему раз десять сбегай в день —
И через год, осилив лень,
     Подпрыгнешь над судьбой!»

Верблюд вздохнул — и зашагал
     Над сломанной трубой.
О, как Кабанчик наш рыдал,
Как на себе щетинку рвал!
Еще бы: маленький нахал,
     Обижен он судьбой!

Тут Лягушонок на него
     Зрачок набычил свой:
«О чем ты плачешь? Ничего!
Есть горе хуже твоего!»
«Я толстый, только и всего:
     Обижен я судьбой!»