Сильвия и Бруно

— Страдания лошадей, — отвечал я, — это просто-напросто следствие человеческой жестокости. Это одно из проявлений Греха, стремление заставлять страдать других, а не самого грешника. Но не кажется ли вам, что куда более сложный вопрос — причинение животными страданий друг другу. Взять хотя бы кошку, играющую с мышкой. Даже если предположить, что она не несет за это моральной ответственности, разве ее поведение не столь же необъяснимо, как и жестокость человека, загнавшего лошадь?

— Думаю, да, — согласилась леди Мюриэл, взглянув на отца, словно обращаясь к нему за поддержкой.

— А какое право мы имеем предполагать это? — спросил Граф. — Многие из наших религиозных проблем — всего лишь следствия необоснованных предположений. Мудрее всего, на мой взгляд, было бы ответить: «Поистине нам известно далеко не все».

— Вы только что упомянули так называемое «разделение труда», — продолжал я. — Разве оно не доведено до совершенства в пчелином улье?

— Да, и притом до удивительного, поистине сверхчеловеческого совершенства, — подхватил Граф, — не имеющего ничего общего с уровнем интеллекта, проявляемым пчелами в остальном. У меня нет никаких сомнений, что это — чистейшей воды Инстинкт, а отнюдь не проявление, как думают некоторые, высокоразвитого Разума. Обратите внимание на удивительную глупость пчелы, пытающейся выбраться из распахнутого окна! Вернее, она даже не пытается найти выход, а просто тычется головкой в стекло, и все! Если бы так поступал ребенок, мы тотчас сочли бы его слабоумным! А нам предлагают считать, что уровень их интеллекта выше, чем у сэра Исаака Ньютона!

— Тогда получается, что чистый Инстинкт вообще не имеет ничего общего с Разумом?

— Напротив, — возразил Граф. — Я убежден, что существование пчелиного улья — это проявление Разума высшего порядка. Просто пчела не имеет к нему никакого отношения. Все продумал и устроил Бог, и Он же вложил в мозг пчелы выводы и итоги процесса мышления.

— Но почему же тогда они мыслят столь согласно друг с другом? — спросил я.

— А какие у нас основания полагать, что они вообще способны мыслить?

— Минуточку-минуточку! — необычным для нее торжествующим тоном воскликнула леди Мюриэл. — Как же это так? Ведь ты же сам только что сказал «мозг пчелы»!

— Но не сказал «разум», верно, дитя мое? — мягко возразил Граф. — Мне кажется, что наиболее правдоподобной разгадкой «тайны» пчелы является то, что на весь пчелиный рой, сколько бы пчел в нем ни было, существует один-единственный мозг. Мы чаше всего рассматриваем мозг одушевленных существ как некую совокупность кровеносных сосудов и органов, соединенных друг с другом. Но откуда мы знаем, что такие материальные связи действительно необходимы? А может быть, достаточно простого соседства? И если это так, то пчелиный рой — это особое единое животное, бесчисленные органы которого просто не имеют материальной связи друг с другом!

— Какая удивительная мысль! — воскликнул я. — Чтобы ее как следует усвоить, надо хорошенько выспаться. Разум и Инстинкт в один голос говорят мне, что давно пора отправляться домой. Итак, спокойной ночи!

— Я провожу вас, ну хотя бы немного, — отвечала леди Мюриэл. — Знаете, мне сегодня еще не удалось подышать свежим воздухом. Прогулка пойдет мне на пользу, и к тому же мне есть что рассказать вам. Не хотите ли прогуляться лесом? Это куда приятней, чем идти обычной дорогой. Правда, уже темнеет…

Войдя в лес, мы побрели под сенью густых тенистых крон, образующих почти идеально симметричную аркаду или, напротив, распадающихся, насколько хватает глаз, на множество гребней и шпилей, похожих на призрачный готический собор, порожденный туманной фантазией поэта.

— Здесь, в лесу, — после долгой паузы (вполне естественной в таком уединенном месте) начала леди Мюриэл, — мне почему-то всегда приходят на ум феи! Можно задать вам вопрос? — немного замявшись, спросила она. — Вы верите в фей?

Вопрос прозвучал столь неожиданно и настолько сильно взволновал меня, что я едва удержал слова, готовые слететь с моих губ.

— Верю ли я? Если под словом «верите» вы имеете в виду, верю ли я в возможность существования фей, то я отвечу вам: «Да, верю». А что касается реальности их существования, то тут нужны доказательства.

— Вы как-то раз сказали, — продолжала моя собеседница, — что готовы признать — при наличии доказательств, разумеется, — все, что не является априори неприемлемым. Мне кажется, вы относите Призраков к явлениям, существование которых можно доказать. А разве Феи к ним не относятся?

— Думаю, да, — отвечал я. Мне опять с трудом удалось удержаться, чтобы не рассказать леди о феях. Просто я не был до конца уверен, правильно ли воспримет этот рассказ моя очаровательная слушательница.