Сильвия и Бруно

— Да, кстати, — проговорила леди. — Знаешь, у меня есть маленькая сестренка; она как раз ровесница твоей Сильвии. Я просто уверена, что они полюбят друг дружку.

— Да, пожалуй, это будет полезно для них обеих, — задумчиво проговорил Бруно. — Тогда, чтобы причесаться и заплести косички, им незачем будет глядеть в зеркало.

— Почему это, малыш?

— Да потому, что они вполне послужат зеркалами друг дружке! — воскликнул Бруно.

В этот момент леди Мюриэл, стоявшая рядом, слушая этот удивительный диалог, прервала малыша и спросила, не порадует ли молодая особа своим искусством присутствующих. И дети следом за ней направились к фортепьяно.

Артур подошел и уселся рядом со мной:

— Если молва говорит правду, — прошептал он, — мы получим истинное наслаждение!

И через миг в воцарившейся тишине зазвучала музыка.

Леди и впрямь оказалась из тех пианисток, которых Свет почтительно величает блестящими. Она исполняла одну из самых гармоничных симфоний Гайдна с таким мастерством, которое приобретается только годами упорных занятий под руководством лучших наставников. Поначалу ее игра казалась мне верхом совершенства, но буквально через несколько минут я поймал себя на мысли: «Чего же ей недостает? Почему ее игра не доставляет мне ожидаемого удовольствия?»

Я стал напряженно вслушиваться в каждую ноту, и загадка объяснилась весьма просто. Увы, это было почти идеальное механическое воспроизведение партитуры — и ничего больше! Разумеется, в ее игре не было ни одной фальшивой ноты: она слишком хорошо владела своим искусством, чтобы ошибиться; однако порой возникало чувство, что исполнительница вообще лишена слуха: настолько невнятно проигрывала она наиболее изысканные пассажи, словно показывая, что аудитория не кажется ей заслуживающей особых стараний. Она играла до такой степени механически и монотонно, что душа музыки бесследно ускользала от слушателей. Оставалось лишь некоторое раздражение — и ничего более. Когда же леди исполнила финал и взяла последний аккорд, ударив по клавишам с такой силой, словно хотела порвать струны на бедном инструменте, я не посчитал нужным присоединиться к хору голосов, произносивших вокруг меня банальное: «Благодарим вас!»

Леди Мюриэл на минутку подошла к нам.

— Очаровательно, не правда ли? — с задорной улыбкой шепнула она Артуру.

— Увы, нет! — отвечал он. Благородная простота его тона несколько смягчила суровую резкость ответа.

— Помилуйте! Такое замечательное исполнение, а вы… — настаивала она.

— Пусть получает то, что заслужила, — вздохнув, отвечал Артур. — Жаль, что люди настолько помешаны на столичных…

— Ну, вы, кажется, несете совершеннейшую чушь! — воскликнула леди Мюриэл. — В конце концов, вы любите музыку или нет? Отвечайте!

— Люблю ли я Музыку? — проговорил Доктор. — Дорогая моя Мюриэл, есть музыка и музыка. Ваш вопрос совершенно неуместен. Это все равно что спросить: любите ли вы людей?

Леди Мюриэл закусила губку, побледнела и даже топнула ножкой. Столь драматическая демонстрация ее темперамента успеха не имела. Зато реплика Артура задела одного из присутствующих, а именно — Бруно: малыш с пафосом настоящего миротворца подбежал и воскликнул: «Я люблю людей!»

Артур нежно погладил его по головке.

— Что я слышу? Любишь? Неужели всех? — с улыбкой спросил он.

— Нет, конечно, не всех, — уточнил Бруно. — Я люблю… Сильвию… леди Мюриэл… и еще его (он указал пальчиком на Графа) …и вас, и вас тоже!

— Нельзя показывать на людей пальцем, — заметила Сильвия. — Это ужасно грубо.

— Значит, в мире Бруно, — проговорил я, — заслуживают упоминания только четверо!

— В мире Бруно!.. — задумчивым тоном повторила леди Мюриэл. — В этом прекрасном, полном цветов мире… Трава там всегда зеленая, веет ласковый ветерок, а грозовые тучи никогда не закрывают солнце. Там нет ни диких зверей, ни пустынь…

— Ну, пустыни там должны быть, — решительно возразил Артур. — Мой идеальный мир без них просто не обойдется!

— Боже! И зачем вам нужна пустыня? — удивленно спросила леди Мюриэл. — Неужели в вашем идеальном мире есть место для дикой пустыни?

Артур улыбнулся.

— Разумеется, есть! — отвечал он. — Пустыня даже более необходима, чем железные дороги, и скорее ведет к всеобщему счастью, чем колокольный звон, зовущий к утрене!

— И все же — зачем вам она понадобилась?

— Чтобы учиться музыке, — отвечал он. — Всех юных леди, не имеющих слуха, но упорно желающих учиться, каждое утро можно было бы отправлять в соседнюю пустыню, лежащую в каких-нибудь двух-трех милях от дома. Там каждая из них сможет найти уединенную комнатку с недорогим подержанным пианино… И пусть себе играет на здоровье хоть весь день, не усугубляя и без того невыносимые страдания человечества!

Леди Мюриэл испуганно оглянулась, боясь, как бы кто не услышал эти варварские комплименты. К счастью, великая пианистка была далеко.

— Во всяком случае, вы хотя бы не будете отрицать, что она прелестна? — вздохнула леди.

— О, что вы! Конечно! Если хотите знать, она прелестна, как eau sucr'ee[28], — и столь же интересна!