Сильвия и Бруно

Правило первое: день должен быть очень жарким — это можно считать за непременное условие, — а тебе следует быть чуточку сонным — только не слишком, чтобы глаза у тебя не слипались. Так, а ещё ты должен чувствовать себя, как бы это сказать... словно под действием «чар». Наверно, это состояние называется «наваждение», и если ты не знаешь, что это такое, боюсь, не смогу объяснить; лучше подожди, пока тебе действительно не повстречается Фея, и тогда сам поймёшь.

И ещё одно правило: чтобы кузнечики не стрекотали. Не могу сейчас останавливаться на этом подробнее, так что поверь пока мне на слово.

Так вот, если все эти условия выполнены, у тебя появляется отличная возможность повстречать Фею — по крайней мере, гораздо лучшая возможность, чем при другой погоде.

Самое первое, что я заметил, пока едва передвигая от жары ноги тащился через лесную прогалину, был большущий Жук, лежавший на спине и отчаянно сучивший лапками. Я опустился на одно колено, желая помочь бедолаге перевернуться. Иногда, знаешь ли, заранее и не угадаешь, что насекомому понравится, а что нет; к примеру, не могу даже сказать, держался бы я подальше от свечи, будучи мотыльком, или сиганул бы прямо в пламя, и я не уверен также в том, что, будь я паук, мне понравилось бы, когда рвут мою паутину, выпуская на свободу муху. С другой стороны, ничуть не сомневаюсь, что превратись я в жука, который перевернулся на спину, я был бы рад любой помощи.

Итак, опустился я на одно колено и только-только тронул жука веточкой, чтобы перевернуть его, как увидел нечто такое, от чего прямо-таки отпрянул и сразу же затаил дыхание из боязни наделать шуму и спугнуть эту малютку. Не то чтобы она выглядела чрезмерно пугливой, — наоборот, она показалась мне такой миловидной и нежной, что вовсе могла не опасаться, будто кто-то вознамерится причинить ей зло. Росточком она была всего лишь несколько дюймов, одета в зелёное платьице, так что ты едва ли приметил бы её среди высокой травы, и была она такой изящной и хрупкой, что казалась каким-то чудным цветком, выросшем прямо здесь, среди своих собратьев. Кроме того, скажу тебе, у неё не было крылышек (и не верю я в Фей с крылышками), зато у неё были густые и длинные каштановые волосы и огромные серьёзные голубые глаза.

Сильвия (что её именно так зовут, я узнал позже) опустилась на колени (точно как и я минуту назад), желая помочь Жуку, однако чтобы поставить его на ноги, ей явно недостаточно было простой веточки; она изо всех сил напрягала ручонки, пытаясь перевернуть тяжеленное насекомое, и всё приговаривала, одновременно и браня и утешая его, словно няня упавшего ребёнка:

— Сейчас, сейчас! И не надо плакать. Ты пока ещё не убился, хотя если бы ты убился, то и не смог бы плакать вовсе, так что не хнычь, дорогой мой! И как только тебя угораздило? Вижу, вижу сама, и спрашивать тут нечего — ты, верно, шёл по краешку песчаного карьера, как обычно задирая нос. А если ты ходишь этаким манером по краю песчаного карьера, то жди, что свалишься. Под ноги надо было смотреть.

Жук пробормотал что-то вроде «Я и смотрел», но Сильвия продолжала:

— Ничего ты не смотрел! Ты никогда не смотришь, куда идёшь! Вечно задираешь голову, такой самодовольный. Ну что ж, посмотрим, сколько ног ты переломал на этот раз. Ух ты, ни одной! И какая польза, скажи ты мне, от целых шести ног, если ты только и можешь, что дрыгать ими в воздухе? Ноги существуют, чтобы ходить, понятно? Подожди, подожди, не доставай ещё своих крылышек. Мне ещё нужно тебе кое-что сказать. Сходи-ка сейчас к лягушке, что живёт вон за тем лютиком, и передай ей от меня наилучшие пожелания. Ты хоть можешь произнести «наилучшие пожелания»?

Жук попытался, и мне показалось, что ему вполне это удалось.

— Вот и порядок. И скажи ей, чтобы она дала тебе немного той целебной мази, которую я вчера у неё оставила. И пусть она как следует тебя ею натрёт. Правда, у неё холодные руки, но ты уж потерпи.

Кажется, Жук при этих словах вздрогнул, потому что Сильвия продолжала уже более строгим тоном:

— Ну-ну, не будь таким привередой и не делай вида, будто лягушка недостойна чести натереть тебя мазью. Совсем даже наоборот, говорю тебе, это ты будешь ей весьма обязан. А если бы это была не лягушка, а жаба, как бы тебе понравилось, а?

Немного помолчав, Сильвия добавила:

— Ну вот, теперь можешь идти. Будь же хорошим жуком, и не задирай носа.

Тут началась эта неизбежная какофония пыхтения, жужжания и неугомонного тарахтения, как будто жуки всякий раз как собираются взлететь, обдумывают маршрут под звуки собственной музыки. В конце концов он оторвался от земли, и, совершив один из своих неуклюжих зигзагов, ухитрился ринуться прямо мне в лицо. К тому времени, как я оправился от неожиданности, маленькая Фея исчезла.

Я рыскал взглядом по сторонам в надежде разглядеть малютку средь травы, но её и след простыл — к тому же моё состояние «наваждения» совершенно улетучилось, а кузнечики вовсю застрекотали вновь; я понял, что моей Феи здесь больше нет.