Сильвия и Бруно

Сильвия была так изумлена, что сначала не могла ничего ответить. Это прозвучало так необычно: Король желает побегать за палкой! Но Бруно оказался на высоте и с радостным воплем «Вперёд! За палкой, пёсик!» швырнул палку через кусты. В ту же минуту пёсий Монарх бросился за ней, подхватил палку зубами и галопом примчался назад к детям. Бруно смело вырвал палку из собачьей пасти.

— Пёсик, служи! — воскликнул он, и Его Величество встал на задние лапы.

— Дай лапу! — скомандовала Сильвия, и Его Величество дал лапу.

Короче говоря, торжественная церемония проводов до границ королевства превратилась в сплошную залихватскую игру.

— Но долг есть долг! — произнёс, наконец, король-Пёс. — Вот и пора мне возвращаться. Дальше я идти не могу, — добавил он, поглядев на часы, висевшие на цепочке у него на поясе. — Даже если бы впереди показался Кот!

Ребятишки сердечно простились с Его Величеством и медленно побрели дальше.

— Какой хороший был пёс! — вздохнул Бруно. — А далеко нам ещё идти, Сильвия? Я устал!

— Не очень далеко, милый братец, — ласково ответила Сильвия. — Видишь, там что-то блестит, прямо под теми деревьями? Я почти уверена, что это ворота в Сказочную страну! Отец рассказывал мне, что ворота, ведущие в Сказочную страну, все из золота, и так сияют, так сияют! — мечтательно проговорила она.

— Меня слепит! — сказал Бруно, прикрыв глаза ладошкой. Другой своей ручонкой он уцепился за Сильвию — было видно, что тон её голоса его встревожил.

Сильвия и вправду двигалась вперёд как в забытьи; её большие, словно блюдца, глаза смотрели куда-то вдаль, её дыхание участилось, будто от сильнейшего волнения. Сам я каким-то мистическим образом понимал, что с моей милой маленькой подругой (как я любил мысленно её называть) происходит что-то чудесное и она на моих глазах превращается из простой Сильфиды, обитательницы Запределья, в настоящую сказочную Фею.

Бруно начал изменяться лишь некоторое время спустя, но к той минуте, как они достигли золотых ворот, через которые, я знал, мне пройти невозможно, превращение обоих детишек успело завершиться. Мне оставалось лишь постоять поодаль, чтобы бросить последний взгляд на сестру и брата, прежде чем они исчезнут за золотыми воротами, и те захлопнутся у них за спиной.

И ворота хлопнули препорядочно!

— Ну не желают они закрываться, как нормальные буфетные дверцы, — поспешил объяснить Артур. — С петлями у них что-то не то. Впрочем, вот и вино с пирогом. Ну что, проснулся? А теперь, приятель, ступай-ка по-настоящему в постель! Больше ни на что ты сегодня не годен! Таково слово Артура Форестера, доктора медицины.

Но я уже окончательно пришёл в себя.

— Не совсем, чтобы так! — начал я оправдываться. — Мне и спать-то расхотелось. И до полуночи далеко.

— Что ж, тогда я ещё кое-что тебе скажу, — ответил Артур, немного смягчившись, ибо успешно всучил мне прописанный ужин. — А то я уж решил, что сегодня тебе не до этого.

Мы приступили к нашей ночной трапезе почти в полной тишине — заметно было, что моим другом овладело необычное смущение.

— Какова сегодня ночь? — спросил он, вставая и раздвигая занавески на окнах в очевидном желании хоть на минуту отвлечься от предмета своих дум. Я тоже подошёл к окну, и мы постояли вместе, молчаливо вглядываясь в ночную темень.

— Когда я в первый раз заговорил с тобой о... — начал Артур после долгого и гнетущего молчания, — то бишь, когда мы с тобой впервые завели о ней речь — ведь, насколько я помню, разговор начал ты — моё положение в обществе не позволяло мне ничего более, как только издали ей поклоняться; я даже серьёзно строил планы сбежать отсюда и поселиться где-нибудь там, где совершенно исключена была бы возможность повторной встречи. Это, казалось мне, будет единственным похвальным шагом в моей жизни.

— Но будет ли такой шаг мудрым? — спросил я. — Навсегда лишить себя надежды?

— Не было никакой надежды, — строго ответил Артур и взглянул вверх, в полночное небо, на котором среди бегущих облаков сверкала во всём своём великолепии одинокая звезда, роскошная Вега [41].

— Она была для меня как эта звезда — яркая, прекрасная и чистая, но увы, недосягаемая!

Он вновь сдвинул занавески, и мы вернулись к нашим креслам у камина.

— Вот что я намеревался тебе сказать, — продолжил он. — Этим утром я разговаривал с моим поверенным. Не буду вдаваться в подробности, но суть в том, что моё мирское богатство гораздо значительнее, чем я предполагал, и я сделался (или скоро сделаюсь) женихом, который не входя в расчёты может предложить руку любой достойной девушке, даже если она бесприданница. А я и не рассчитываю, что за ней что-либо дадут: граф, как мне кажется, беден. Но у меня будет достаточное для нас двоих состояние, даже если я потеряю здоровье.

— Желаю тебе всяческого счастья в твоей семейной жизни! — воскликнул я. — Поговоришь завтра с графом?