Сильварийская кровь

Его лоб прикрывала широкая парчовая повязка, расшитая жемчугом, глаза под ней блестели нездорово и раздраженно. Белокурые локоны рассыпались по голубому атласу камзола, как побеги умирающего вьюна. Лицо выглядело изможденным, потускневшим, черты заострились, как будто за прошедшие несколько дней Довмонт состарился на три десятка лет. То-то Марек не сразу его узнал.

– Эй, малый! Ты, с доской!

– Чего? – не останавливаясь, отозвался Марек.

– Кланяться надо, когда мимо господ идешь! – Молодчик в ливрее надвигался на него вразвалку, нехорошо ухмыляясь, но за мнимой неповоротливостью угадывалась хватка тренированного бойца.

– Я иду своей дорогой, вам не мешаю. -Тебе сказали, стой! Шляпу сними!

Марек, из-за своей увесистой ноши, не успел увернуться. Сбитая шляпа упала на мостовую.

– Эльф! – подобравшись, крикнул молодчик. – Спасайте хозяина!

Остатки ухмылки метались по его сытой физиономии, как застигнутая ливнем курица по двору. Марек уже понадеялся, что все уладилось: его приняли за опасного темного эльфа и сейчас отвяжутся, но Довмонт, профессионально оттесняемый к двери, из-за спин своих дуболомов успел-таки его разглядеть.

– Стойте, дурачье! Это некто Ластип. Он здешний. Ублюдок честного лавочника и шлюхи-мамаши.

– А ты – скотина!

Удар в живот заставил Марека согнуться и выронить доску. На лице врезавшего ему лакея опять расцвела ухмылка.

– Тебя, я слышал, из дома выгнали? – процедил Рофенси, подходя ближе. – Папочка не простил мамочке позора, и ты больше не наследник семейного предприятия, а вшивый уличный голодранец, доски воруешь!

Задыхаясь от боли, Марек в то же время порадовался, что они догадались разыграть спектакль с «изгнанием». Иначе Довмонт наверняка постарался бы так или иначе навредить его родителям.

– Да плевать я на них хотел. Вышвырнули, оставили без денег, а мне наплевать, – в стекле сверкающего паромобиля отразилась его кривая усмешка. – Я и без них проживу.

Запах… Откуда он взялся? Как будто в кармане у Довмонта или у кого-то из его лакеев завалялся кусок испорченной колбасы.

– Я слышал, Ластипы удочерили какую-то девчонку. Она и получит весь их капитал, а тебе достанется дырка от сортира.

– Это еще посмотрим… -продолжая играть роль молодого проходимца, которому все нипочем, отозвался Марек. – Пусть попробуют, я отомщу.

«Он обо всем наводил справки. Точно собирался напакостить, но теперь, надеюсь, передумал».

– Прямо авантюрный роман, – хохотнул Рофенси. – Месть оскорбленного отребья!

Марек наконец определил источник зловония. Ничего себе… До сих пор он думал, что от графов должно пахнуть изысканными духами или дорогими винами, а не протухшим мясным бульоном.

– Это от тебя так воняет?

Болезненное лицо Довмонта исказилось, он издал сквозь зубы шипение, похожее на всхлип, и замахнулся. От его удара Марек ушел, но получил по уху от лакея, а второй подставил ему подножку и раньше, чем он успел вскочить, пнул по ребрам.

– Если хочешь дуэли, я к твоим услугам, – поднимаясь на ноги, выдавил Марек. – Или тебе больше нравится, когда за тебя работают кулаками другие?

– Ты не дворянин, чтобы драться со мной на дуэли, – он уже второй раз слышал от Рофенси эту фразу. – Ты возомнивший о себе дрянной простолюдин, паршивое отребье!

– Это смотря с какой точки зрения, – ухо горело, ныли мышцы брюшного пресса, и от острой боли в боку перехватывало дыхание, но к боли ему после чаролесья не привыкать. – Здесь я, может, и отребье, а ты, может, и дворянин, но сильварийский повелитель придерживается другого мнения.

Довмонт опять изменился в лице, и Марек понял, что совершил ошибку. До этого момента он еще мог отделаться малой кровью – поколотили бы и бросили, он бы потом встал, как-нибудь дотащился до Шмелиного квартала, а заживает на нем быстро… теперь, наверное, еще быстрее, чем до поездки на юг. Но он сослался на Гилаэртиса, чего делать не стоило. Судя по всему, для Рофенси это до крайности болезненная тема.

– Взять его! – прошипел граф. – Пошли, сюда!

Марек упустил момент, когда можно было броситься наутек. Вывернув руки за спину, лакеи-охранники потащили его к крыльцу. Довмонт шел следом, позади тяжело бухали ботинки его троллей.

Промелькнули белые ступеньки, прохладный изразцовый коридор, кружевная юбка появившейся в боковом проеме девушки. То, что выше юбки, он не увидел – один из конвоиров вцепился ему в волосы и не позволял поднять голову.

Протестующий женский возглас, злобный окрик Довмонта: обитающая в доме гетера не обрадовалась, увидев, что с улицы волокут какого-то постороннего парня, но граф напомнил ей, кто здесь хозяин.

Окованная железом дверь. Лестница в подвал. Вот это уже троллье дерьмо… Он ведь еще в Сильварии составил достаточное представление о паскудной натуре Довмонта норг Рофенси, так почему размечтался, что дело ограничится словесными оскорблениями и заурядным мордобоем?

Просторное помещение, сплошь облицованное мраморной плиткой. Магический светильник в виде пошловатого стилизованного сердца. Три стула с модными гнутыми ножками. Еще и зеркало. Со стены свисают цепи, на другой стене развешана коллекция плеток.