Силуэты

В лагере пролетариата он не остался праздным. Теперь, после победы, он стал замечательным образцом исследователя и корреспондента пролетарского фронта и пролетарского тыла.

Еще в довоенное время[27] он в широком полотне «Город в степи» описал судьбы капитализма в нашей стране и те процессы революционизирования, которые определили дальнейший ход истории. Его послереволюционная работа кульминируется в «Железном потоке».

Всякий из нас читал, и с величайшим волнением читал, эту скорбную и радостную, страшную и светлую эпопею борьбы не на жизнь, а на смерть между старым и новым миром.

Товарищи, громадный мировой железный поток продолжает двигаться вперед. По-прежнему он окружен врагами и опасностями, но по-прежнему путь его предопределен глубоко продуманной большевистской тактикой. Все еще идет по краям его процесс разложения. По-прежнему есть еще и внутренняя опасность. Но еще победнее, чем прежде, его все растущее ядро идет за своим штабом.

Этот железный поток — коммунистический железный поток. Теперь он гораздо грандиознее, чем в те времена, когда писал Серафимович. Но движение его отражено в «Железном потоке», там изображены и его вожди. Вот почему эта эпопея имеет мировое значение.

В нашем железном потоке, в этой великой армии, шагает и ветеран пролетарской революции — товарищ Серафимович.

Товарищ Серафимович! Вы — один из старейших наших знаменосцев, один из старейших наших трубачей, зовущих нас на борьбу, и этим вы себе создали такую славу, к которой не может прибавить новый блеск никакое приветственное слово, в том числе и мое.

Но в день вашего юбилея были сказаны слова, прибавившие блеск к этому фактическому положению, — это похвала руководящего центра той армии, к которой мы все принадлежим, — Центрального Комитета Коммунистической партии.

И поскольку Центральный Комитет назвал «Железный поток» классическим произведением, вы действительно получили в день вашего семидесятилетнего юбилея отличие, которое обязывает вас жить долго и жить плодотворно.

ПУТЬ ПИСАТЕЛЯ

I

В наружности, в манере Александра Серафимовича Серафимовича есть что-то, как будто несколько тугое, что-то веское, даже увесистое, несколько медлительное и очень сильное.

Его друзья, — например, Леонид Андреев, с которым он дружил в лучшую пору этого писателя. — называли его Лысогором. Писать он начал довольно поздно и тоже как будто несколько туго.

Если он рассказывает о себе, что ему приходилось просиживать иной раз много часов, чтобы как следует осилить десять строчек из «Капитала» Маркса, то он почти теми же словами повествует и о своих первых литературных работах — тоже по десять строчек в сутки удавалось ему написать, делая бесконечное количество поправок.

Этой туговатой, замедленной поступью прошел тов. Серафимович большую часть своего жизненного и творческого пути. Он шел вперед, как танк, прокладывая себе очень прямой, очень уверенный путь. Эта неутомимым трудом, грудью проложенная дорога привела его к тому, что он вписал свое имя неизгладимыми чертами где-то очень близко от первых по времени и первых по качеству имен пролетарских писателей.

«Железный поток» — это значительное произведение Серафимовича, которое соединяет в себе художественную высоту, социальную значимость и обработку нового, послереволюционного материала. После «Железного потока» можно уже было, опираясь на факты, сказать, что пролетарская литература не только предсказывает, не только оценивает грядущие явления пролетарской революции, но и отражает ее самое. В этом отношении «Железный поток» должен был быть поставлен рядом с «Матерью» Горького.

Серафимович и до революции был очень крупным писателем. Но та позиция, которую он занял непосредственно после Октября, и те произведения, которыми он откликнулся на послеоктябрьскую жизнь, бросили новый свет на весь его прошлый художественный путь и осветили этот путь так, что весь литературный подарок, который наш писатель принес людям, предстал как часть именно пролетарской литературы.

II

Серафимович происходит из казацкой военно-чиновничьей семьи. С самых первых лет своей жизни он соприкасался, однако, не только с тем средним классом, к которому принадлежал. Припомним, с какой благодарностью и с какой глубокой любовью говорит Салтыков-Щедрин о глубоких уроках, которые он получил на кухне, в людской, среди дворовых, раскрывших ему глаза на помещичий быт еще в те годы, когда сердце его было по-детски мягко. Так же точно и Серафимович говорит о себе в комментариях к сборнику своих произведений, названному «В дыму орудий»:

«Я получил в семье двойственное воспитание. На белой половине меня учили «благородным манерам» и «хорошему тону». Заботливая нянька пичкала меня всякой вкусной снедью. На черной же половине я узнавал от денщиков и горничных многое такое, что знать мне возбранялось. Тут я узнавал, в каких тяжелых условиях и в каком порабощении живут трудящиеся. Многое из тогдашних впечатлений на кухне оставило след на всю жизнь».