Сильные впечатления

– Знаете, кроме шуток, я ведь очень хорошо понимаю подобные настроения. Когда я бываю на родине, в нашем маленьком городке неподалеку от Белой Церкви и смотрю на людей, которых знаю с детства и которые за всю жизнь не выезжали дальше областного центра, то могу понять, почему они считают себя независимым государством. С равным основанием они могут считать себя независимыми не только от России, но и от Китая с Гренландией. Они зависят только от кумаучасткового и предисполкома, который теперь и у них прозывается мэром.

– Но сейчас столько народа ездит в Россию торговать…

– Торговать! – усмехнулся полковник. – Для них это чтото вроде сказочных путешествий Синдбада за сокровищами – так же опасно, сумбурно и непредсказуемо.

– А потом, – подхватила Маша, – они возвращаются в свой тишайший городок и за чаркой горилки вспоминают о тысячеглавых драконах, которыми им представлялись толпы на рынках, и об ужасных железных чудовищах – милицейских «воронках», из которых выскакивают злыепрезлые яйцеголовые существа с резиновыми палицами…

– А еще о беспощадных таможенных разбойниках, от которых все труднее откупиться…

– Тут уж одним салом не отделаешься.

– Так оно и есть, – кивнул полковник. – Приблизительно такие у них остаются впечатления от походов к чужестранцам.

– А вы, значит, совершенно переродились?

– Почему же совершенно?.. Какаято часть моей души навсегда осталась украинской. На этом языке говорю во сне, я люблю песни, которые с детства слышал от родителей…

– А вы всегда мечтали быть военным? – вдруг спросила Маша.

– Нет, – ответил он, пожимая плечами. – Вообщето, я хотел стать врачом… Но потом…

– Что потом? – тут же поинтересовалась Маша.

– Вы спрашиваете таким тоном, как будто берете у меня интервью.

– Боже упаси, – воскликнула Маша. – Ничего подобного. Просто мне показалось удивительным, как это юноша, который мечтал о том, чтобы лечить других людей, вдруг решил овладеть искусством убивать.

Она заметила, что он вздрогнул, словно от боли.

– Знаете, очень просто, – вздохнул он. – Я не поступил в медицинский институт и пошел в армию, а потом…

Тут умолк, словно задумавшись о прошлом.

– Кажется, я догадываюсь, что было потом, – сказала Маша. – Наверное, вы попали служить в какуюнибудь горячую точку и там на ваших глазах погиб ваш любимый товарищ или старший командир, которого вы глубоко уважали, и вы дали клятву продолжать его дело. Нечто героическое и романтическое.

– Ничего подобного. Совсем даже наоборот.

– Как это?

– Никто не погибал и никакой клятвы я не давал.

– Неужели? – иронично отозвалась она, как будто пытаясь таким образом высвободиться изпод власти его обаяния, которое вдруг на себе ощутила.

– Два года срочной службы, – продолжал он, не обращая внимания на ее задиристые попытки, словно понимая, что ею движет, – два года мне пришлось провести за колючей проволокой одной и той же воинской части, Это была такая глухая дыра, что вы себе даже представить не можете. Кроме строевых занятий, ленинской комнаты и кухни, там было кино по воскресеньям, пьянство и драки.

– Вы меня разыгрываете, – недоверчиво проговорила она.

– Честное слово. Единственное, что меня поддерживало, это то, что все это время, я занимался, продолжая готовиться к поступлению в медицинский институт.

– Вместо кино, пьянства и драк?

– Отчего же? Параллельно.

Маша не нашлась, что сказать. Только покачала головой.

– И до того там было тошно, – продолжал он, – что когда всего за две недели до дембеля в соответствии с какойто разнарядкой вдруг стали агитировать за продолжение службы и льготное поступление в высшее военнодесантное училище, я не раздумывая согласился. Чтобы вырваться оттуда, хотя бы на час раньше, я бы согласился, наверное, и к черту в пекло.

«На что вы и подписались», – подумала она, но промолчала.

– Что, собственно говоря, я и сделал, – улыбнулся он, еще раз прочитав ее мысли.

– А как же мечта стать врачом?

– Я же говорю, что все очень просто. Видимо, все дело в контрасте того, что я наблюдал два года в воинской части, и того, что я увидел в училище. Я увидел настоящую армию и был так потрясен, что думать забыл о чемлибо другом.

Маша была глубоко тронута его рассказом, хотя в нем не было абсолютно ничего романтичного. Она была поражена той необычайной искренностью и доверчивостью, с которыми он вдруг рванулся к ней. К тому же он затронул потаенные струны ее души. Это точно. Уж чточто, а кошмар заточения и безболезненная, но ужасающая пытка несвободой были ей хорошо знакомы. Знала она и что такое контраст.

Все это было в ней задолго до того, как она впервые заметила его и стала избегать.