– Хотите сказать, поэтический текст?
– Простите, товарищ Ланской. Вы просто в угол меня забиваете. С вашей предшественницей мне как-то легче было.
– Легче, когда пусто. Желанная тяжесть не тянет.
– Нет, нет, ничего? Я готов. Я ведь тоже участник вашего эксперимента. И горжусь этим.
А еще через некоторое время профессор Кунегин в зале, где стояли теперь два стула, слушал эпическую вещь:
Профессор Кунегин встал во время исполнения вещи и дослушал ее, скрестив руки на груди и опустив лохматую голову. Потом, вскинув ее, посмотрел на портрет Ленина.
Певец, откашлявшись, осторожно вышел из лаборатории. Ланской подошел к своему руководителю. Оба мысленно продолжали слышать музыку Бетховена.
– Мне кажется, наша Маша превзошла сама себя, – почтительно обратился Ланской к профессору.
– Что? Какая Маша? Ее Таней звали, – словно очнулся Кунегин.
– Нет. Я про машину, Евгений Петрович.
– Ах, Ланской, Ланской! И ничего-то мы с вами не поняли!.. Не понимали!.. За решеткой из формул сидели, глухослепые…
– Простите, не понял. Но ведь все, что наша машина нашла у великих композиторов, все, что она расшифровала в их творчестве, глубоко эмоционально. Не правда ли?
– Допустим, эмоционально, не спорю.
– Значит, машина обладает эмоциями, электронными эмоциями, которые мы ищем.
– Эх вы! Не Ланской вы, а Ленский, ну прямо Ленский! Вам бы, подполковник, волосы – до плеч – да в поэты!..
– Простите, но пока что машина стала поэтессой, а не я. Мне и двух строчек не срифмовать.
– Поэтессой, – раздраженно перебил Кунегин. – Поэтессой стала, да не машина! Почему, когда ее программировала влюбленная девочка, она «пела» о любви, о незабудках, потом о перстне и разлуке навеки.
– Виноват. Не знаю, право…
– А надо знать! Нам надо знать, если мы с вами настоящие ученые, а не званьеносители, которые выводят на орбиту пустые идеи! Почему машина узнает в Двадцатой прелюдии Шопена строчки реквиема? Почему в творчестве Бетховена выбирает «Аппассионату»?
– В самом деле почему?
– Ответ надо искать в том, куда смотрел человек, ее наставник!
– Как? Неужели портреты?
– Да. И портреты тоже. Вы знаете, что такое подсознание? Портреты стояли перед глазами того, кто направлял, определял работу машины. А она, машина, лишь воспроизводила, понимаете, воспроизводила его чувства, человеческие, а не машинные, эмоции!
– Профессор, куда же вы?
– Куда? На «Красную стрелу». Еще успею.
– Зачем?
– Надо сказать кое-кому, что никогда машина не заменит человека на земле, что бы там ни говорили ученые мужи на научных симпозиумах! И я вместе с ними…
– А как же с искусственным интеллектом?
– Можно создать «электронный ум», но нельзя создать «электронное сердце»! Пусть это отрицание и будет вашей докторской! Не успокоюсь, пока не скажу об этом кое-кому. И боюсь услышать в ответ: «Я другому делу отдана и буду век ему верна». Но я все-таки попробую!
И дверь захлопнулась за ним.
Из космоса – в прошлое
Без фантазии нет науки.
В своих размышлениях я вовсе не собираюсь что-либо доказать, кого-нибудь опровергать. Я расскажу лишь, как рождаются фантазии. Не больше!
Однажды в сопровождении работников АПН ко мне приехал швейцарский археолог Эрих фон Деникен. Это был невысокий подвижный человек, полный энергии и оптимизма. Он прилетел в Москву прямо из Южной Америки, где побывал во множестве интересных мест. Он был увлечен сбором доказательств в пользу того, что не только Земля населена разумными существами и что в далекой древности наша планета посещалась высокоразвитыми пришельцами из космоса, прилетавшими от другой звезды.
Швейцарский археолог написал книгу «Воспоминания о будущем», впоследствии продолжив ее книгой «Назад к звездам». (Отрывки из этих книг печатались у нас «За рубежом».)