Сильнее разума

Очень мы мало виделись с Вами, но какая у Вас хороша память и добрая душа. Читал я в газетах рассказы о моей судьбе и думал: есть ведь талантливые люди, которые так хорошо помнят, умеют все описать и этим самым заставляют человека лучше видеть себя, лучше трудиться.

Вами собранные газеты с материалами о нашем колхозе я получил. Очень Вам за все это благодарен.

Последний Ваш очерк «Под городом Горьким» читали и наши труженики колхоза. Для меня явилось загадкой – когда это Вы успели?

Геннадий Александрович! 23 июня этого года мне исполняется 60 лет. Если можете приехать ко мне, прошу побывать на моем юбилее.

Еще раз большая Вам благодарность от меня и моей семьи.

С уважением Кундик.

14.6.79»

Да, порой вдохновенные, не оставляющие равнодушными читателей материалы рождались, говоря словами поэта, в прямом смысле «из сора». Так было после посещения ярославской деревушки Масленниково – малой родины легендарной женщины, первой в мире космонавтки Валентины Терешковой. Недавно страна отмечала ее юбилей. Сколько высоких задушевных верных слов было сказано в адрес ее. Я эти слова сказал более четверти века назад в очерке «На доброй земле «Чайки». За этот материал и ряд других присуждена была мне премия Союза журналистов СССР. Кстати, на соискание этой премии выдвинуло меня не руководство «СЖ», как это полагалось, а частное лицо – Игорь Ростковский, сотрудник нашей газеты, в прошлом фронтовик. До этого представляли у нас ребят более гибких, приближенных к главному редактору. Они терпели фиаско. По поводу одного из них председатель комиссии по присуждению премий высказался даже так:

– Если этому товарищу вручить «Золотое перо», то тогда и всем пишущим в газеты вручать его надо, а Союз журналистов распустить.

После этого Ростковский собрал несколько вырезок с моими материалами и без какого-либо сопроводительного письма направил в комиссию. Там их прочитал завсельхозотделом газеты «Известия», член комиссии Иванченко. Очерки ему страшно понравились, но его удивило, почему нет при них «сопроводиловки», подписанной редакционным «треугольником». Позвонил главному редактору. И тому ничего не оставалось, как прислать сей документ.

Ну, да ладно. А тогда земляки Терешковой, только что вышедшей замуж за космонавта Андриана Николаева (говорили их сосватал Никита Хрущев), как будто чувствуя, что брак этот искусственный и долго не продержится, «охобачивали» на вечерках сальные частушки типа:

Валентина Терешкова
Полюбила чуваша.
Неужели в Ярославле
Что-то толще не нашла?

Наслушался я, будучи тогда в родных краях «космической женщины», многого. Но материал родился таким, каким вы можете прочитать его в приложениях к данной книге.

Мы жили тогда, повторю, в своей стране, в своем народе, шли вперед, оступались, смеялись, поднимались из грязи (даже обормот великий – мой зять Боря Чайкин научился завязывать галстук, перестал лаяться матом). Я же, приезжая в родную деревню, напротив, опрощался, ходил босиком по траве, редко брился, калякал о том, о сем с мужиками – словом, расслаблялся. Ко мне частенько в таких случаях, если совпадало время отпусков, присоединялся мой шурин – Гелий Скрицкий, дипломат, послуживший и в США, и в Китае, и в Индии, и в Индонезии. Это он, отпробовав первый раз с огорода моей матери ягод и зелени в росе, воскликнул:

– Мария Михайловна, позволить себе такую роскошь кушать свежайший, без химических примесей, выращенный под солнце продукт может в хваленой Америке только миллионер.

Он, повидавший белый свет, образованнейший человек, находил общие темы в многочасовых разговорах с полуграмотной крестьянкой, поражаясь ее уму и интеллекту.

Когда моя мать скончалась, Гелий прислал из-за границы трогательную сочувственную телеграмму. Вот она:

«30. VI. 80

Гена!

Потрясен сообщением о Маръе Михайловне. Не хочется верить, что это так. Невозможно смириться.