Silence

Фредрику позвонили в час ночи. Мы только что закончили видеозвонок с Эриком, вернувшемся со студенческой вечеринки пораньше ради экскурсии, запланированной на следующий день, Хоуп вернулась домой двумя часами ранее, так что мы дожидались Челси, которая задерживалась уже на полчаса. Мы договорились, что с вечеринки в особняке Оуэн-Гринов она вернется ровно в половину первого, но, по-видимому, она не торопилась с возвращением. Мы с Фредриком знали, что она влюблена в этого мальчика, Зака Оуэн-Грина, поэтому дали ей на гуляние плюс полчаса, хотя и боялись того, что эти полчаса каким-то образом повлияют на половую жизнь нашей семнадцатилетней дочери, грудь которой выросла до третьего размера уже в пятнадцать лет. Фредрик был не в восторге от Максвелла Оуэн-Грина, считая его самовлюбленным застранцем, но Челси неплохо ладила с его дочерью, Пэрис, которая пару раз бывала у нас дома. Неплохая девочка, только слишком много блеска на губах и блонда на залитых лаком волосах. Подозреваю, что Челси завела дружбу с девочкой, на два года младше себя, не из чисто дружеских соображений, а с корыстной целью подобраться к своему однокласснику, Заку, который, вроде как, не обращал на нее никакого внимания, будучи занятым своей баскетбольной командой и учебой. Мальчик хороший и примерный во всех смыслах, но почему он не обращал внимания на Челси, такую красивую и совсем неглупую девушку? В какой-то момент я выдвинула предположение о том, что парнишка, возможно, гомосексуал, на что Фредрик вслух рассмеялся, рассказав мне, как год назад застукал этого парня, вывихнувшего руку во время его очередного баскетбольного матча, активно флиртующим под кабинетом травмотолога с одной из молоденьких медсестер. Узнав об этом факте я начала переживать, что Челси, возможно, влюбилась в парня, падкого на юбки, но прошло еще пару месяцев, а младший Оуэн-Грин так и не обратил своего внимания на Челси. И тогда юбку своей дочери решила укоротить я. Мне тоже не нравился Максвелл Оуэн-Грин с его показным богатством. Наверное уже только поэтому я не могла позволить его сыну игнорировать такую красотку, как моя дочь. В общем, в честь Хэллоуина я позволила Челси укоротить длину её юбки на целых десять дюймов, поэтому почти на сто процентов была уверена в том, что на сей раз моя дочь вернется домой с победой, а она…

Не вернулась вовсе…

За что я всегда любила Фредрика, так это за то, что он видел во мне маленькую девочку. Не ту, капризам которой он готов бесконечно потакать, а ту, которую нужно защитить от серых волков в сером лесу. От всего серого. Фредрик никогда не признавал разделения на черное и белое. До этого дня. На опознание мы пришли вместе, но я так и не смогла переступить порог морга. Он сделал это один, за что я себя, наверное, никогда теперь не прощу. Он защитил меня. Он узнал о существовании черного без меня. Это ужасно… Я должна была быть с ним. Должна была присутствовать в этот момент. Должна была сжимать его руку, когда он опознавал… Нашу крошку… Нашу Челси… У нее были мои глаза, мои губы, мой нос… Фредрик опознал их там, в той страшной холодной комнате, в которую я так и не решилась войти. А потом, выйдя оттуда, бледный, как мел, он уткнулся лбом в мой лоб и произнес: “Мне так жаль… Мне… Так… Больно”. Мы рыдали во весь голос, не стесняясь собравшихся вокруг нас наших знакомых докторов, потом пили успокоительное, потом нас подвез до дома один наш коллега, потом мы провалились в сон. Мы сделали это вместе: просто зашли в свою комнату и провалились в сон. Даже не зашли в гостиную, где нас ожидали Эрик, Хоуп и попугай. Они и без слов всё поняли. Дети у нас хорошие…

Фредрик не отходил от меня ни на шаг. Мы оба оформили на работе отпуск и заперлись в комнате. Первые три дня мы спускались вниз лишь для того, чтобы поесть с детьми, и сделать вид, что мы крепимся, а значит и они тоже должны крепиться. Потом, после приема пищи, мы снова поднимались в свою спальню, открывали встроенный в стену шкаф, пол которого забили подушками и пледами, садились в него и рыдали, надеясь, что из недр этого шкафа дети не смогут расслышать наши безудержные вопли и безвольные всхлипывания. К концу третьего дня мы выплакали всё, кроме шептаний. Мы шептали друг другу всякий бред о том, что никогда не бросим друг друга, о том, что никто из нас не виноват, а еще воспоминания… Много воспоминаний… Много когда-то самых счастливых, а теперь самых болезненных воспоминаний… Наших общих. Наших. Общих.

Нам уже ничто не поможет, но мы останемся вместе. И Челси останется с нами. Навсегда. Оставшиеся два наших ребенка разлетятся в разные стороны, а Челси останется. В стенах этого дома, в стенах нашей памяти, в стенах наших душ. И мы не сойдём с ума. Потому что мы вместе: я и Фредрик. И Челси.

Глава 22.