Сила

Аким, знай, ухмыляется да молчит. Дескать, то ли еще будет.

* * *

В деревне и жизнь деревенская. Течет она маятно, день за днем по зиме выколачивает. Дотекла до вербной недели лениво и незаметно. А на вербной вдруг полыхнула теплом, солнышком, заскугорела капелью, ухнула ручейками и ручьями с гор, с пригорков — к речке, к оврагам, к вирам. Зашерстило по снегу теплыми граблями, запела невидимым звоном-гомоном.

На тепло народ подался. Вылезали из заспаных, пропотелых изб на улицу, подставляли бороды солнышку, жмурились, крякали.

Глядь-поглядь, проталинки зачернели по полю. Заметил Аким Ольха проталинку и сердце у него взыграло на семи заслонках. Ажно в ушах звон загудел!.. Подумал вслух:

— Ну, Пантелей, теперь поглядим, — кто кого? Ты ли меня поповским крестом, я ли тебя наукой?..

Ан, Пантелей на вспомине легок, в Акимово окно костылем.

— Кто там? — высунулся Аким.

— Я-а… Уговор помнишь? Время подоспело.

— Помню. Мой уговор был, я и сделаю свое. Дай пообтаять земле малость.

— Недельку подожду… — согласился Пантелей.

На страстной неделе объявил Аким, что собирает деревню, ветроплугу пробу делать. Пантелей Кишкодер на дыбы:

— Подождь! Какая неделя-то? Тебе это наплевать, ежели ты с нечистым в родстве. А нам не с руки душу закладывать. Жди до Фоминой недели.

— На Фоминой не на Фоминой, а на святой обязательно пробу сделаю. Некогда ждать. Упреди попа и чтоб не задерживать!

Повернулся и ушел. А за ним ребята кучей в пятнадцать человек. И все на Акимов огород. А там Аким Ольха каждому наставление:

— Может захотят без пробы изломать… Не допущайте, братцы. Оцепите машину и дело с концом.

VII

Дождались. С утра погода наладилась тихая, шпарило солнце теплом с неба, а с поднебесья в синь рассыпались жаворонки.

С утра Аким со Степой Сухожилкиным в сарайчике-"гараже". У обоих в руках рогожи и рогожами пеленают они ветроплуг. Спеленали, обвязали веревками. А там пришли остальные ребята и привели подводу. Гуртом взгромоздили на телегу машину.

— Но-о, пошла, рыжая! — подстегнул Степа лошаденку.

А Аким, ровно бы наседка от ястреба, мечется вокруг телеги, беспокоится.

Выехали в поле. В паренине уже собрался народ. Вся деревня вывалила. Да не только одна, и из окрестных деревень пришли, кто попрослышал по Акимову затею.

Расступилась толпа, отодвинула хоругви, заколыхалась сотнями голов и спин. Глянул на толпу Аким и жутко ему стало… А ну, как ветру не будет?.. Не пойдет ведь машина… А раз не пойдет, пиши пропало!..

Тревожно оглянулся на небо из-под ладони. За ним вся толпа подняла головы. Но никто ничего не увидел и снова все уперлись глазами в запеленатую рогожами машину.

Отпрягли лошадь. Ветроплуг сняли с телеги, разоблачили его. Сверкнули на солнце радостные краски, полыхнули по людским глазам, разостлали на лицах неудержимые улыбки.

Аким захлопотал около машины, ощупывал, проверял, прилаживал лемехи. А вокруг гомонил народ, протискивался ближе, тесным кольцом окружал Акима и его машину.

Вперед протиснулся Пантелей Кишкодер. Перекрестился, сняв шапку. Заговорил:

— Провославные! Расступись!

Все, не понимая почему это делают, расступились, образовав проход. По этому проходу медленно и важно прошел поп Вавил в облачении, за ним дьякон и псаломщик.

Зачадили кадильным дымом, загнусавили молитвы, замахали рукавами, поясными поклонами укланиваясь господу богу. За попом и дьячком закланялись все православные, зашевелили губами, рассыпали шелест по толпе.

А Аким слюнил пальцы, щупал ветер и тревожился. Нагибался ежеминутно к машине и что-то шептал про себя засохшими от тревоги губами.

…Отмолился поп. Окунул веник в святую воду, брызнул с него на Акимову машину. Пантелей высунулся и крикнул:

— Ну, Аким, доказывай! Ежели не продался нечистому, пойдет твоя машина! А нет, — не обессудь! Не потерпим адово отродье! Не быть тебе целым!..

И толпа, как разбуженная, загудела скрытой в глубине задних рядов угрозой.

Аким встал на машине, снял шапку.

— Граждане! — заговорил он и голос у него дрожал. — Не продавался я никакому чорту! Да и не видывал я его. Эта самая машина простая механика и называется она ветроплуг. Я ее построил, это верно. И работать она должна только при ветре. Пускай хоть малость подует, машина пойдет.

Все молчали. Аким оглянулся округ и еще пуще сжалось у него сердце. Все глаза глядели на него с затаенным ожиданием, даже с угрозой. А ни с неба, ни с поля ни ветринки… Ни-ни!.. Тихо-тихо, так тихо, что слышно, как дышит толпа…

А из тишины голоса Петрухи и Пантелея:

— Не идет твоя машина!

— Нечистое дело.

— А ты не торопись! — крикнул Аким. — Дай ветру дунуть!

Пантелей прошел к машине, зашел спереду и проговорил:

— Вот я дуну. Говоришь, мало надо? Ну, значит, и моего духу хватит!

— Отойди!

— Не отойду! А ты не морочь народ!

Пантелей протянул руку к пропеллеру, чтобы схватить его, отломать и размочалить об Акимову голову; оцепили, по уговору, машину кольцом ребята; засучили кулаки Петруха Дубин и Михайла Пуп.

— Прочь! — вдруг закричал Аким Ольха: — Все прочь! Отойди!

Толпа остановилась. Ребята кинулись врассыпную. Аким поболтал рукой в воздухе и ожил. Еще раз крикнул: