Сиятельный

– Ах так! – Поэт принял вызов и без малейшей заминки парировал: – Игроки в кости и рулетку куда больше полагаются на случайности, нежели завсегдатаи бегов. Те смотрят на лошадь, смотрят на жокея. Изучают статистику, выясняют, в каком состоянии подошли к гонке всадник и скакун. Как они ладят друг с другом, как работают против выставленных на забег конкурентов. Это целая наука, друг мой. Целая наука!

Я рассмеялся.

– Но занимается всем этим какой-то жучок, который не постеснялся содрать с тебя и еще дюжины простаков пару десяток за якобы верную ставку.

– Пятерку, всего лишь пятерку, – поправил меня Альберт. – И ставка действительно верная, Адмирал придет первым.

– Ты выкинул деньги на ветер и скоро в этом убедишься.

– Пари? – предложил поэт.

– Было бы бесчестно с моей стороны усугублять твои потери, – отказался я. – Смотри, уже выводят лошадей.

Альберт вновь приник к биноклю, потом сунул его мне.

– Ты только посмотри на этого красавца! Он просто обречен на победу!

Я взглянул и невольно проникся уверенностью приятеля. Адмирал впечатлял, жгуты мускулов перекатывались под лоснящейся шкурой грациозного животного, движения были плавны и уверенны.

– Позволь! – Поэт забрал бинокль и замурлыкал себе под нос неразборчивую песенку. Потом пихнул меня в бок и кивнул на арену. – Нет, ты только посмотри!

– Да смотрю я, смотрю, – пробормотал я без особого, впрочем, энтузиазма.

Старт! Лошади сорвались с места, и вперед сразу вырвался Адмирал. Он несся подобно ветру и после второго поворота опережал ближайшего преследователя более чем на два корпуса.

– Давай! – заорал Альберт, когда скакуны проносились мимо нас. – Жми! Быстрее!

А вскоре добавил еще пару слов, целиком и полностью нецензурных.

И было от чего!

Бежавший на вторых ролях жеребец с белой отметиной на лбу неожиданно прибавил и начал сокращать отделявшее его от фаворита расстояние. Жокей в черном шлеме и красном камзоле приник к его спине, словно приклеенный.

– Беги, черт тебя дери! – взвыл поэт. – Беги!

Но вот уже отставание сократилось до половины корпуса, затем лошади помчались ноздря в ноздрю, совершили очередной поворот, и Альберт вновь прилип к биноклю.

– Шевели копытами, старая кляча! – зло бормотал он себе под нос, временами перемежая призывы такими заковыристыми словечками, которые заставили бы озадаченно почесать затылок и портового грузчика.

А потом поэт вскочил на ноги, размахнулся и запустил в воздух билеты со ставками, и я ободряюще похлопал его по плечу.

– Денежки на ветер?

– Аргентум! – простонал Альберт. – Лео, ты видел это? Аргентум обошел Адмирала как стоячего!

Я не стал сыпать приятелю соль на душевные раны, просто забрал у него бинокль. Посмотрел на ложу для важных гостей и на миг просто опешил, когда показалось, будто встретился взглядом с Елизаветой-Марией. Быстро опустил бинокль и перевел сбившееся дыхание.

Елизавета-Мария, должно быть, смотрела куда-то в сторону. Не на меня. Она давно уже позабыла о существовании нескладного детектива-констебля, давно выбросила его из головы. Главный инспектор прав – я ей не пара.

И все же я мог бы невзначай перекинуться с ней парой слов. Даже нашел бы повод для этого, вот только охочие до сенсаций газетчики клюнули на мнимое возвращение Прокруста и задвинули статью о музе-убийце в раздел криминальной хроники.

Проклятье!

Настроение враз испортилось, я взглянул на хронометр и спросил:

– Альберт, ты идешь?

– А? Нет! Еще три забега! – отозвался мой излишне азартный приятель, перебирая билеты с оставшимися ставками.

– Мне пора. Увидимся.

– До встречи! – отмахнулся поэт и приложился к фляжке с кальвадосом, но сразу опомнился: – Лео! Заходи завтра! Обязательно! Слышишь?

– Слышу, – ответил я и принялся осторожно спускаться по скользким ступеням на нижний ярус. Нога болеть меньше не стала, и любой неосторожный шаг грозил закончиться падением, столь же нелепым, сколь и болезненным.

Но обошлось. Даже равновесия ни разу не потерял.

А потом, уже выйдя на площадь перед ипподромом, я вдруг почувствовал неладное, недоуменно обернулся и опешил от неожиданности, лицом к лицу столкнувшись с Елизаветой-Марией.

Моей Елизаветой-Марией, суккубом!

Меня аж передернуло от возмущения, но скандала я устраивать не стал.

– Какого черта ты здесь делаешь? – лишь тихонько прошептал я, когда девушка нагнала меня и взяла под руку.

– Ты не пришел ночевать, – напомнила Елизавета-Мария, – и я начала волноваться.

– Как ты меня нашла?

– Мы с тобой связаны, не забывай об этом.

– Не делай так больше! – приказал я.

– Леопольд, – недобро прищурилась девушка. – Все зависит только от тебя. – И, без какого-либо перехода вновь став милой и заботливой, проворковала: – Едем домой, дорогой?

Я покачал головой:

– У меня дела.

– Могу я пойти с тобой?

– Нет, – отрезал я и нехотя объяснил свое решение: – Твое присутствие будет неуместно.

– Очередные покойники?

– Не мои, – ответил я, слегка покривив душой.

– От тебя по-прежнему пахнет смертью, Лео, – понизила голос Елизавета-Мария. – Смертью и страхом.

– Хватит!

Но суккуба не так легко было отшить.