Сигуатера

За свое долгое капитанство он повидал многое. Он видел однажды, как горел бельгийский танкер, чадили, взрывались танки, по воде растекалось пламя. И когда в вязкой реке дыма и пламени вдруг вспыхивали точки, он знал — горят люди. Они пытались под водой миновать пленку горящей нефти, но, не выдержав, выныривали и, вспыхнув, уходили под воду, теперь уже навсегда. Из-за треска и рева пламени криков слышно не было. Спасти удалось только трех человек.

В другой раз в жесточайший шторм в тридцати милях от Мальвинских островов он наблюдал, как развалился пополам американский контейнеровоз и обе половинки поплыли в разные стороны.

Видел он и последствия цунами: завязанные в узлы стрелы гигантских плавкранов и перевернутый паровоз на вершине сопки — волна отбросила его метров на триста. Но это были понятные, объяснимые явления: сила волны, штормовой ветер, подводное извержение вулканов.

А тут… зараза, микроб или вирус, которых не видно и невозможно, по крайней мере ему, представить.

Капитан никогда не видел микробов, и теперь они почему-то казались ему похожими на мотыля, что он в отпуске покупал в Москве на Птичьем рынке — красная копошащаяся масса.

Всякий раз, приезжая в отпуск к матери, он отправлялся на Птичий, а оттуда рыбачить на Сенеж или Оку. Он представил ранний июньский день, ряды рынка, многоголосый гул, нестареющие дяди Васи и дяди Пети, торгующие самодельными мормышками, поплавками и тайно — браконьерской снастью. И легкий ветерок, и отдаленный визг щенков, и даже похрюкивание поросенка радостно волновали его. Надо же, в центре Москвы, в десяти минутах от Таганки…

«Черт знает, о чем думаю», — удивился капитан. Сердце немного отпустило. Он набил трубку, закурил, стараясь не затягиваться. Пожалуй, впервые в жизни он не знал, как ему поступить. Точнее, ясен был первый этап: когда они подойдут к «голландцу», он даст команду спустить спасательную шлюпку. Мотористом пойдет Буткус, матросом Афонин. При его росте ему проще дотянуться до борта. Да и ловок. Вряд ли им спустят трап. Похоже, что некому. Дальше — трое подымаются на борт «Орфея», оказывают помощь, если таковая необходима, и… А вот, что следовало за «и», капитан не знал. Если там какая-нибудь страшная зараза, то ни старпом, ни доктор, ни Трыков назад вернуться не смогут. Так оно, по-видимому, и будет. Остается одно — буксировать судно в ближайший порт. Ближайший — Мапуту. Ходу туда, с учетом буксировки, не менее суток. При хорошей погоде…

Капитан услышал легкие шаги, обернулся, дверь рубки распахнулась, возник старпом.

«Прямо по воздуху летает. Молодой», — с завистью подумал капитан.

— Извини, Виктор Павлович, что не вовремя выдернул тебя из койки. На-ка прочти.

Старпом дважды перечитал радиограмму и усмехнулся.

— Чему это ты улыбаешься? — подозрительно спросил капитан.

— Да так… Сон, как говорится, в руку. А Кленкин сию галиматью читал?

— Читал. Я его только что отпустил. Собираться.

— И что же?

— Говорит, возможна эта… эпидемия. Может, там и нет никого, все за борт повыбрасывались. Тридцать лет плаваю, и ничего подобного в моей практике не было.

Старпом погладил коротко подстриженные усики.

— Радиограмма дурацкая. Вроде, как пьяный ее сочинял или сумасшедший. Даже чье судно, не ясно.

— Идти-то придется, — капитан вздохнул.

Рулевой с любопытством прислушивался к их разговору.

— Придется. Кого доктор предложил еще взять?

— Трыкова.

— Хороший матрос. В любой ситуации не растеряется.

— Для доктора важнее, что он на подводной лодке санинструктором плавал. К медицине поближе.

— Разумно. Когда мы будем у «Орфея»?

— Часа через два.

— Прошу добро идти готовиться.

— Радиодело не забыл? С рацией управишься?

— УКВ? Элементарно. Я думаю, больше людей пока брать не следует?

— Доктор такого же мнения.

— Ладно, поглядим, что там у них стряслось.

Каменецкий вышел из рубки и у трапа столкнулся с вахтенным матросом Афониным. Тот едва успел посторониться.

— На ловца, как говорится, и зверь… — усмехнулся старпом. — Вот что, Афонин, соблаговолите вызвать доктора и Трыкова ко мне в каюту. Я вами понят?

— Есть.

— Вот и ладненько. А через час буфетчицу будите. Чай, бутерброды. Действуйте, Афонин, проявляйте трудовой энтузиазм.

5

Афонин с недоумением поглядел вслед старпому: на кой черт понадобились чифу доктор и Семка Трыков?

Он поскреб затылок и, скривив губы, пробормотал: «Соблаговолите!» Старпома Афонин не любил и побаивался. Всегда подтянутый, холодно вежливый, старпом походил на начальника курса, из-за которого, как считал Афонин, его турнули из мореходки.

Начальник курса был ни при чем, из училища Афонина исключили за дремучую неуспеваемость, и матросом на судно он пошел, чтобы не возвращаться домой. Родители думали, что он на морской практике, и, надо полагать, радовались, получая письма с красивыми заграничными марками.