Сигнал

Северное сияние озаряло весь небесный свод, пока они перешагивали через обломки комбайна, на которых, показалось Оуэну, алела свежая кровь. Его сердце сжалось.

Внутри будки послышался сухой свист, и бензин загорелся.

В ту же секунду послышались голоса. Отдаленный хор голосов, которые летели к порталу, прощаясь со своим призрачным существованием. Длинная болезненная жалоба, почти человеческая. Эко слетались отовсюду по повелительному зову, каждую тень выпивала ненасытная глотка небытия.

Все заняло не больше нескольких секунд.

Затем прогремел взрыв, от которого дрогнула земля. Итана и Оуэна швырнуло на землю.

Тишина. Длинная. Бесконечная.

Послышались первые робкие звуки пробуждающихся насекомых и ночных животных. Которые осмелились занять свое место.

Мертвецы вернулись в свои ледяные могилы.

83

Пропахший йодом ветер качал бесчисленные ветви деревьев в Мэхинган Фолз. Тихий порыв коснулся зданий и робко поднял американский флаг перед ратушей. Он скользнул по крыше, на которой валялась брошеная одежда и разряженный портативный глушитель.

На Мейн-стрит этот ветерок нашел в канаве перевернутую кепку «Ред Сокс», поиграл с ней в первых лучах рассвета, прежде чем осторожно оставить ее на прежнем месте.

Он гладил окна, которые не были разбиты, и терся о них, как кошка, зовущая своих хозяев.

За стеклами появились лица, растерянные, испуганные. Но мало кто отваживался выйти.

Он гремел канатами о мачты парусников на пристани.

На нескольких улицах он резко разметал кучи мусора, вырвавшегося из машин с открытыми дверями, из сараев и гаражей или прямо из разбитых домов. В большинстве домов стояла тишина, и он скользил по комнатам, не обращая внимания на фрагменты человеческих тел, разбросанные по полу, коврам и обоям.

На Салем-авеню он забавлялся, петляя между дубами, которые тянулись вдоль всего бульвара до въезда в город. Там он на мгновение замедлился, играя с запутанными светлыми волосами, а затем прильнул к рубашке, чтобы послушать убаюкивающий трепет сердца. Женского сердца, повторявшего грустную песню. Но живого.

Оливия держала за руку Чада и Кори, Зоуи спала у нее за спиной, а Адам шел за ними чуть поодаль, сонный, в полной прострации.

Подойдя к Ферме, Оливия сказала мальчикам подальше обойти старый джип. Она увидела торчащие ноги Роя и при виде разорванной лодыжки уже не питала иллюзий.

Итан Кобб сидел во внутреннем дворике позади дома, прислонившись к фасаду, с окровавленной повязкой на животе. Он был в ярости.

Оуэн вышел из гостиной и бросился на Оливию, снова и снова обнимая ее. Оливии не требовалось объяснений. Она поняла.

Она закрыла глаза и беззвучно заплакала.

Эпилог

Июньское солнце светило в окна нью-йоркской квартиры на Парк-авеню. Сквозь тройное стекло был почти не слышен шум машин и гул улицы, в гостиной было тихо и свежо. Под решеткой кондиционера развевался вымпел цветов частной школы, расположенной в соседнем здании.

Дверь яростно захлопнулась, так что в шкафу зазвенела посуда.

Оливия Спенсер постучала.

— Чадвик? Можно, я войду?

Отсутствие ответа звучало как согласие, и Оливия зашла в спальню сына, который сидел, охватив руками колени. Она присела рядом на краешек кровати.

— Анни просто хочет помочь, — произнесла она мягко.

Чад пожал плечами, его глаза были заплаканы. Оливия протянула руку, чтобы он пошел с ней, но Чад не пошевелился.

— Она поможет вам с домашней работой и приготовит ужин, а я вернусь поздно вечером. Она желает тебе только добра.

— Она мне не нужна.

Оливия наклонила голову.

— Думаю, что нужна.

— Джемма была в тысячу раз лучше! — крикнул Чад. Мать обняла его, и он заплакал, уткнувшись в ее шею.

Она погладила его по спине, вдыхая родной запах. Он был рядом, был жив, она могла его обнять.

— Я знаю, что ты чувствуешь, сыночек, — прошептала она, — знаю… Мне тоже ее не хватает.

Невероятным усилием Оливия сдержалась, чтобы не заплакать. Она хотела утешить сына, быть для него сильной, быть надежной опорой.

— Надо принять это, Чад. Невозможно вернуть прошлое. Я тоже скучаю по Джемме. И по папе. Очень. Но мы ничего не можем поделать. Надо двигаться дальше. Это не значит, что мы их забудем.

Чад так сжал рубашку матери, что чуть не порвал, и долго лежал молча, пока не уснул.

Она осторожно положила его голову на подушку и еще раз вдохнула его запах, прежде чем тихо выйти.

В коридоре ее ждал Оуэн.

Они молча постояли друг напротив друга. Она обняла его, затем он, отступив на шаг, спросил:

— Ты примешь предложение?

Он все так же был похож на дикого звереныша, но проявлял глубокий, проницательный ум.

— Хочу во всяком случае попробовать. Мне нужно работать, занять чем-то мысли. Думаю, пресса мне подойдет. Не могу больше светиться на экране.

Оуэн кивнул с легкой улыбкой:

— Ты права.

— Не беспокойся, я не буду часто отсутствовать.

— Я рад, что ты так решила. Теперь твоя очередь жить. Ты занималась только нами с тех пор как…

Оуэн не закончил фразу. Она и так поняла.

Они молча с нежностью смотрели друг на друга.

— Можно я попрошу тебя присмотреть сегодня вечером за Чадом? Мне нужно будет уйти. Анни останется до моего возвращения. Хорошо?