Сие – тварям

Я вышел к ней спустя час. Не стал доставать карту, не стал ничего сверять. Это была та самая река, которая опоясывала мир. Если верить карте, конечно. Как могла река течь, если ей некуда было течь, если она не имела начала и конца? В Божьей книге, написанной нашими предками под диктовку самих божественных исполинов, было записано, что вращение диска придавало ей движение. Море на карте мира было в центре диска.

В другой же древней книге, на неизвестном языке, но с прекрасными иллюстрациями, мир был шаром. Ни я, ни Устина не нашли на тех картах нашей страны, но, честно, я не так уж представлял себе, как её там искать. Я и не был во многих её местах; сюда же, на Запад, я отправился лишь потому, что именно на Гварду Западного пути некогда нашёл управу Агап. А значит, ключ этого Гварды точно описывался в старых фолиантах божников, которые Устина осталась читать после моего поспешного отбытия.

И этим ключом был цвет. Теперь уже я знал и это, и какой именно цвет. Жаль, его здесь не было.

…На реке лежал лёд. Наступала зима, подкрадывалась от края мира, края, которого не может быть; и маленькую лодочку, вмёрзшую в ил у самого берега, припорошил снег. На скамье пестрели свежие следы белки: маленькие ладошки и ступни. Отчего-то они подняли мне настроение.

Я осмотрелся в прозрачном, стылом воздухе и начал спускаться к берегу, придерживаясь за плети багровой, как вчерашний закат, прибрежной ежевики. Все ягоды на ней уже засохли, и все листья стали из зелёных багровыми.

Конечно же, я не собирался возвращаться: ведь Олефир был, скорее всего, близко, да и неизвестно, не пришлось ли уже бежать Устине, оставив своё убежище. Божники не теряли времени; раз меня поджидала Теореза, приманивая зеленью, значит, они уже знали, что мне известен ключ. Они знали это не от Устины — тогда птицы от подруги я уже не дождался бы, — а просто потому, что им было известно, что же написано в книгах, которые мы украли.

Мне стоило спешить, пока они не узнали моё имя и не наложили заклятий. Теореза не могла сказать его Олефиру или отослать птицей к жрецам — другое она увидела под капюшоном, а не знакомое ей лицо.

Пара воронов железно перекрикивалась в белом небе, медленно падал снег, такой редкий, что я не сразу его заметил. Стояла тишина. Я понимал, что могу не перейти реку. Хотя, подойдя к берегу, убедился, что лёд уже достаточно прочен. Наверное, он лёг ещё вчера — погода иногда и в Центре выкидывала странные штуки, словно бы и правда зависела от неких незримых колец. Но сейчас она играла мне на руку, и я не стал об этом размышлять.

Лёд лёг на чистую воду, без снега, и был прозрачен. Слабый ночной снегопад присыпал его, но ветер смёл снег с середины реки, и казалось, что я шагаю по воде или по стеклу. Глубина подо мной молчала. Только лениво колыхались подо льдом чуть светлые полосы водорослей. Зелёных. Но я не мог достать их.

Я шёл, глядя в завораживающую глубину, и заметил движение.

То, что я считал очертаниями подводного рельефа, тенями в струях воды, сдвинулось, стремительно воспарив к поверхности. И ударило снизу в лёд.

Огромный рот прижался снизу к ледяной глади. Он поглотил бы и меня, и пару лодок за раз.

— Остановись! Ты в ужасе побежишь назад, когда доберёшься до края мира!

Голос звучал, словно из бочки, глухо, мощно, но разборчиво. Дрожь прошла по доспеху.

Я не стал отвечать ему.

— Ты станешь искать убежища, но будет поздно!

По льду пошла трещина, и я ускорил шаг, радуясь широким подошвам. Жаль, весил я в доспехе немало.

— Ты не вернёшься!

Вместо ответа я побежал, как мог, ибо оно снова ударило в лёд, он треснул, и стылая вода хлынула по глади. Трещина с сухим хрустом обогнала меня в долю секунды; а за ней другая. Вода из трещин примерзала на бегу. Я прибавил ходу, поскользнулся и упал на колено и руку. Лязгнули склянки в сумке, и, поднявшись, на бегу я распахнул её, чтобы проверить, целы ли. Мне бы ничего не сделалось, но проливать их содержимое на льду я не хотел.

Стекло не треснуло, жидкость оставалась в сосудах, зато налетевший ветер, словно назло, выдернул из сумки лёгкую зелёную ленточку и понёс вдоль реки.

От третьего удара лёд вздыбился осколками, тёмная вода залила ступни. Но я был уже у заснеженных корней, у берега. Спустя мгновение я вскочил на сушу.

Громадный некто, похожий на рыбу налима, чёрный и тяжёлый, выпрыгнул до половины из воды, хватая воздух белыми губами над страшной пастью, и обрушился в воду, мягко, почти без плеска, как и не было его.

Я отбежал на всякий случай подальше и вскарабкался на склон. Но за спиной было тихо, никто не шумел, никто ничего не говорил.

Я обернулся на реку. Чёрная вода уже успокоилась, сожрав мою зелень, а вот на том берегу я увидел движение. Медно-красный, заиндевевший конь выехал на берег, и человек в чёрном плаще досадливо выругался. Впереди него, прижавшись к его покрытой бронёй груди, сидела рагана, и красная лента по-прежнему была у неё в волосах.