Берсей закрыл глаза. Покачнулся.
— Вы не остановили армию, — тяжело и раздельно возразил он.
— Мы остановили ее, — не повышая голоса сказал Суальт. — Дальше Нуанны аххумы не прошли. Нгар разгромлен в Данахе.
Гарран, прозванный Счастливым, потерял флот и отправился за своим неведомым аххумским счастьем. Музаггар сейчас на пути в Аххум, но что это за путь? Путь по кровавым следам Аххага…
Суальт метнул взгляд на Берсея. Тот молчал. Лишь взглянул на писца, сидевшего, раскрыв рот: писец был аххумом, и не понимал странной киаттской речи. Значит, Аххад ничего не прочтет…
— Теперь ты скажешь, рыжебородый пес, кто остановил меня? — голос Берсея не был угрожающим, скорее — спокойным и уставшим, как голос измученного бесконечным повторением слогов учителя.
Киаттец поежился под его взглядом.
— Нет, еще не остановил. Но уже задержал. Это не киаттцы, полководец.
И не только разбойники-намутцы… О, это настоящие плотоядные звери, и давно уже мне хотелось оставить их вместе с их предводителями-волками…
— Тогда кто же? Эдарк, а кто еще? Бывшие рабы, которых мы освободили на невольничьих рынках Арроля?
— Ты думаешь, Эдарк один?.. Их много, называющих себя Эдарками. Их много — тех, что крались за аххумской армией как волки. Среди них есть киаттцы, есть арлийцы, таосцы и данахцы.
И в этой армии не только намутцы, полководец. Все народы, которые пролили целые моря крови и слез из-за жестокости Аххага…
Берсей вскочил, и киаттец отшатнулся в испуге.
— Договаривай! — прорычал Берсей. — Значит, и аххумы есть среди них?
Белый как полотно киаттец лишь судорожно кивнул. Рука Берсея сжала его горло.
— Назови имена!
И, повернувшись к перепуганному писцу, рявкнул:
— Прочь из шатра!
Писец исчез.
— Я назову… Я назову всех, кого знаю. Но знаю я немногих… — прохрипел киаттец.
Берсей совсем низко склонился к его рыжей бороде, чтобы не слухом — глазами, по движениям губ, понять и запомнить.
— Главное имя, собака… Назови мне имя главного предателя! — прошептал он.
И когда киаттец беззвучно шевельнул губами, Берсей отпрянул.
Густая вонь гнили ударила его в нос и он, побелев, без сил опустился на ложе.
— Ты лжешь, — наконец выговорил он.
Когда Аммар вошел в шатер, он увидел бездыханное тело киаттца.
Сам Берсей угрюмо возлежал на ложе.
— Тело вывезти за ворота, закопать… — Берсей поморщился, — Закопать тихо и без свидетелей.
Ближе к ночи небо прояснилось, дождь перестал. Когда взошла луна и лагерь уже спал крепким солдатским сном, в шатер темника был вызван командир агемы, коренастый ветеран Руаб.
— Возьми и прочти, — Берсей протянул командиру клочок пергамента. — Запомнил имена?
— Да.
— Все запомнил?
— Да.
Берсей взял пергамент и бросил его в жаровню.
— Всех этих изменников ты должен арестовать до рассвета. При сопротивлении — убить. Остальных — в гарнизонную темницу до особого распоряжения.
Когда командир вышел, Берсей обхватил голову руками. Припадок давно уже начался, и лишь нечеловеческим напряжением воли Берсей сдерживал себя. Ему казалось, что глаза вот-вот вылезут из орбит, и череп расколется, и тогда в шатре станет темно от тысячи черных птиц.
Но он дождался, пока пергамент не превратился в горсть золы, и только потом слабеющей рукой налил в кубок вина и добавил в него опиума.
Выпил залпом. Стальные клещи, пытавшиеся раздавить голову, ослабили хватку. Берсей задумчиво глядел в жаровню. Уже и пепел пергамента рассыпался, но он все же поворошил остывающие угли.
Список предателей все еще стоял у него перед глазами, хотя глаза и слипались от принятого лекарства. Первым в списке значился Аххад. Проклятый киаттец не назвал его имени. Аххад должен умереть, не только потому, что мог предать, но и потому, что он слишком приметлив, потому, что никто не должен знать, куда идет Берсей.
В сожженном списке не было никого из тех, чьи имена прозвучали. Наоборот: Берсей вписал в него тех, кого не назвал киаттец.
Сон освежит и ободрит, и завтра… завтра… Берсей повалился на ложе как был — в плаще и в сапогах и закрыл глаза. Боль, слава Аххуману, отступила. Завтра мы продолжим наш путь. Пора вырваться из этого заколдованного круга. Только призрак сможет опередить призрака…
На исходе второй стражи Берсей очнулся и поднялся на ноги.
Прислушался. Все было тихо. Даже Аммар спал, свернувшись клубочком на своей подстилке за пологом.
Берсей натянул сапоги, завернулся в плащ и выскользнул из шатра.
Два стражника, очнувшись от дремы, повернулись к нему. Берсей молча и строго приложил палец к губам. В разорванные тучи выглянула луна и жест Берсея был хорошо понят.
Темник пошел вдоль шатра, обогнул его… Там, у служебной половины, тоже была стража — но стражники крепко спали, присев на корточки и прислонившись к стене.
Пригибаясь, чтобы не попасть в поле зрения караулов у костров, Берсей быстро зашагал к северным воротам лагеря. Они охранялись лучше южных, но ими пользовались значительно реже.
У палаток караульных частей зашевелились: третья стража готовилась сменить вторую. Берсею удалось незамеченным пройти до самых ворот. Здесь он перестал горбиться и открыто вышел на дорогу.
— Стоять! — раздался окрик.