Сидящие у рва

Руаб молчал, и молчание тянулось так долго, что Берсею показалось, что он прослушал ответ: голоса зазвучали в ушах с новой силой — голоса тех, кого он так или иначе потерял в этом несчастном походе.

— Я… Прости, повелитель… Я отпустил его.

Руаб тяжело вздохнул и повесил голову.

— Мои люди перевезли его на западный берег Индиары, а сами вернулись. И теперь я не знаю, где Аммар. Он тоже… предатель?

— Да. — Берсей поморщился. — Он — точно.

— А Каррах?

— Не знаю. Киаттец назвал его.

— И Аррах, и Имхаар, и другие?

— Не знаю. Я должен был справиться со всем этим… Но теперь… Эта женщина, которая умерла — кто она? Она похожа на жителя гор. Но жители гор не пускают своих жен на войну…

— Я слыхал, что в горах есть совсем дикие племена, повелитель.

У них женщины — воины, а мужчины готовят обед…

Берсей закрыл глаза. Нет, конечно же, нет. Эта женщина — из свиты Домеллы, ее телохранительница. У царицы была своя собственная агема — женщины, которых учили сражаться. Никто не принимал их всерьез, никто не замечал их — тем более, что царица под страхом смерти запретила мужчинам искать их ласки.

Они появлялись то тут, то там. Исчезали надолго. Никто даже не знал, сколько их: турма, три турмы, а может быть, и гораздо больше…

— Значит, ты хочешь знать, зачем я поехал в Канзар?..

Руаб вздрогнул.

— Каррах, Харр, Угр и другие сейчас на пути в Ровандар.

Киаттец пытался уверить меня, что они — предатели. А вот Аммара он не назвал. Не назвал и тебя, Руаб.

Руаб поднял голову.

— Ты проиграл, Руаб. Я увел тебя в Канзар, чтобы спасти войско, чтобы спасти Ровандар…

Раздался негромкий смех. Руаб смеялся, задрав голову.

— Ты болен, повелитель! — давясь от смеха, сказал Руаб. — Болен и бессилен. Хочешь, я докажу тебе это?

Он перехватил руку Берсея, сжимавшую кинжал. Хватка Руаба была железной: пальцы Берсея онемели, кинжал беззвучно упал на ковер.

— Зажгите свет! — прохрипел Берсей. — Я умираю!..

* * *

Свет вспыхнул. Но это был не свет факелов, с которыми в шатер вбежали караульные. Что-то лопнуло в голове Берсея, и в зеленоватом сиянии он увидел у своего изголовья всех тех, кого считал мертвыми — десятки мертвецов толпились над ним, толкались, вытягивали шеи, чтобы взглянуть на него.

— Он сошел с ума… Наш полководец обезумел. Ему уже ничем не поможешь, — шептали голоса.

«Это не я обезумел, это вы безумны!» — хотел выкрикнуть Берсей, но не смог даже пошевелить губами, как будто их больше не было.

Не стало не только губ, но и рук и ног. Ему показалось на миг, что он тоже умер, и лишь бессмертная душа еще пытается глядеть на мир сквозь помутневшие хрусталики мертвых глаз.

А может быть, так оно и было?

Он попытался вздохнуть и не смог.

* * *

Утром в шатер вошли сотники агемы. Они молча глядели на темное, застывшее лицо Берсея. Руаб тоже был здесь. Глаза его были широко открыты, и он время от времени смаргивал: по щекам скатывались слезинки.

Потом Берсей увидел над собой незнакомые лица. Чужие руки стали приподнимать его веки, ощупывать грудь и голову. Это были лекари — три лекаря агемы и два канзарца, которых, видимо, разыскал и привел Руаб.

— Он умер, — сказал кто-то.

— Молчи! У него теплое тело. Значит, он еще жив.

* * *

Потом надолго стало темно. Берсей спал, а может быть, ему просто прикрыли лицо.

Наконец в шатре появились рабыни со светильниками. Одна была старухой, но две другие молодые, и в душе Берсея шевельнулось смутное воспоминание. Он очень давно не видел и не ласкал женщин, и испытал нечто вроде сожаления. Впрочем, теперь было все равно.

Они раздели его. Им пришлось ворочать его грузное тело, сгибать руки, — но они справились, не особенно потревожив его.

В шатре запахло благовониями. Берсей догадался: его обмоют, потом намажут этой вонючей мазью, которую так любят жрецы всех стран и народов; все это означает одно — он умер.

* * *

«Я быстро умер», — подумал он.

«Ты еще не умер», — немедленно отозвался чей-то голос.

«Но ведь они обмывают меня для погребения».

«Смертные часто ошибаются. А кроме того, твоя смерть сейчас выгодна слишком многим. Это подходящий момент: для одних — чтобы прославить тебя как полководца, не проигравшего ни одной битвы, а для других — предать твое имя вечному проклятию».

Поколебавшись, Берсей спросил:

«Кто ты?» Ответа не было. Берсей сквозь полуприкрытые веки наблюдал за рабынями; они скребли его тело какими-то скребками, как будто он был лошадью; поливали водой со щелоком, и скребли снова.

«Все равно, даже если я еще не умер, — сказал он. — Все равно мне больше нет здесь места. Куда мне теперь идти?» Ответа снова не было. Берсей подождал и вздохнул:

«Значит, некуда».

* * *

Потом в шатер вошли Руаб и два седых канзарца. Даже не вслушиваясь в их разговор, Берсей знал, кто они.

Бальзамировщики, которым велено приготовить тело Берсея к долгому путешествию.

Под наблюдением двух стражников канзарцы принялись за дело.

Когда большой нож в виде завитка погрузился в живот Берсея и вскрыл его от грудины до лобка, один из стражников отвернулся.