Швея-чародейка

Таким образом, некто может отвязать от объекта каждую прядь чары и заменить ее на проклятие. Хотя легче иметь в руке предмет для воздействия (для фокусировки и точности), это необязательно. Здесь просто будет преимущество видимого извлечения чары. Так легче учиться нетактильному наложению на ранее зачарованный или проклятый предмет. Они иногда являются более желанными сосудами, чем девственные объекты».

Я перечитала последний параграф. Значит, это можно сделать. Я отменю проклятие на шали. Мне представилось, как Ниа учила каждое пеллианское слово, проводя под ним пальцем в перчатке; как она реконструировала давно непроизносимые фразы. Она дала мне ключ к загадке и умерла из-за этого. Теперь осталось лишь понять, каким образом аннулировать проклятие, и затем взглянуть снова на шаль. Это можно будет сделать на следующей неделе.

Я вшила в полоску ткани сентиментальную чару – легкую, как дыхание. Чара была сотворена за пару минут. Мерцающий круг стежков на чистом льне.

Затем я посмотрела на узор и попыталась думать об уничтожении этих искрящихся стежков, мысленно стала развязывать светящуюся линию. Я никогда не обращалась с чарами без их предварительной обработки – не делала что-то в мыслях; только пальцами. Такая работа была не только чуждой, но и смущающей. Даже когда я пыталась повторить движение, с которым создавала стежок, получался просто захват воздуха. Мне было не за что зацепиться. Я сосредоточилась, но в этот миг мне хотелось потереть виски и избавиться от сильной головной боли.

А что, если Ниа неправильно перевела пеллианский текст? Меня удивляло отсутствие физического контакта с чарой. Я подняла иглу и зачарованный кусок ткани, затем сфокусировалась на отвязывании чары от ткани. Используя нить, я в конце концов удалила каждый сделанный стежок.

Осталась только горстка слабо мерцающих клочков нити и кусок ткани, отмеченный светом. Чара помутнела. Теперь она стала менее эффективной, но по-прежнему сияла на ткани. Значит, перевод Нии был правильным. Чара не просто крепилась к стежкам. Ее связь не являлась физической. Она соединялась с предметом более глубоко.

Возможно, проклятие будет легче аннулировать. Инстинктивно я хотела больше вытащить из объекта темноту, а не свет. Сотворив быстрое проклятие – гнев с пожеланием невезения, – я с трудом игнорировала тупую тошноту, которая сопровождала мои действия.

Поместив ткань напротив незажженной свечи, я подумала о проклятии. Не поднимая иглы, представила гладкий металлический лист под стежком. Я вытащила его из ткани и визуализировала стежки как линию из темных искр, а не нити. Мои брови нахмурились. Я смотрела на ряд теневых стежков, ожидая, что они распустятся. Не осознавая этого, я пошевелила рукой, приподнимая и освобождая стежки.

Прямо перед моими глазами темная линия поднялась из ткани и повисла над столом.

Мой рот приоткрылся – я сделала это. Новое умение оказалось проще, чем наложение проклятия, будто я напрягла какую-то невидимую мышцу, получив возможность проклинать так же легко, как накладывать чары. Это чувство было трудно описать – словно я обрела ловкость и гибкость в невидимых маневрах, благодаря которым я создавала чары в последние недели. Но что теперь? Проклятие облачком парило над столом. Связей с тканью больше не было – одно только плавающее проклятие! Не лучше, чем привязанное.

Я помахала рукой. Облачко слегка рассеялось. Может, мне просто растворить его в эфире? Ведь оно откуда-то пришло – нужно туда его и вернуть. Тут не помешало бы больше теории. Но даже если бы у меня было время на изучение, я не могла читать древние тексты, а только там имелись ответы на вопросы, которые поднимал мой эксперимент.

Я покрутила ладонью, потом сделала движение, словно стирала мел на доске. Частицы темноты отделились друг от друга и рассеялись, став слабее и меньше, пока я не перестала их видеть. Последовал повтор эксперимента, но уже с подтеками света, оставшимися на ткани. Я вытянула их в облако над столом и затем разогнала в стороны. Это было сделано без прикосновений к самому предмету.

Едва мысль о победе пронеслась в моей голове, я вспомнила о размерах королевской шали. Там было больше тысячи стежков.

Алиса и Эмми вернулись от уличной торговки с горшочками супа и половинкой ржаного хлеба, смеясь и обсуждая приближавшийся Фестиваль песни. За ними пришел мальчик в отрепьях и в красном колпаке. Я передала ему монету в обмен на сложенную бумагу. Мне хотелось сорвать этот колпак с его головы и отодрать за уши, чтобы он не был таким глупым и не носил главный символ революции. В записке сообщался адрес моего брата и ненаписанный, но недвусмысленный вызов.