Но кто ее ведал, ту золотую середину? Во всяком случае, не Алексей Каргин, чья жизнь сломалась на грани двух эпох. Все, чему его учили прежде, в детстве и юности, стало теперь непригодным при новых порядках; авторитеты низринуты, идеалы разрушены, и нет им замены, и места в мире тоже нет. Он полагал, что в таких обстоятельствах не может судить ни богатых, ни нищих, поскольку личность его как судьи – понятие смутное. В самом деле, кто он таков, этот судья? Российский офицер Каргин, наследник подвигов и славы предков? Тот, кто присягнул Отчизне и готов пролить за нее кровь, отдать ей жизнь? Или Алекс Керк, наемник Легиона? Командир “гиен”, продавший ту же кровь и жизнь по контракту не родной стране, а чужакам?
Бесспорно, он не имел права судить. Ему полагалось руководствоваться не зыбким призраком идей, канувших в небытие, но вещами реальными, такими, как контракт и кодекс наемника. А этот кодекс гласил: служи, будь верен хозяевам и не суди их – по крайней и мере до тех пор, пока их нельзя уличить в нарушении обязательств.
Но обязательства выполнялись строго, с той же основательностью, с какой шла подготовка к хозяйскому юбилею. В парке был воздвигнут шатер, украшенный флагами и цифрой “75”, виллу скребли и чистили от сфинксов на парадной лестнице до пальм перед пентхаузом, в поселок со складов завезли спиртное, а перед казармой установили пушку – дабы произвести торжественный салют. Кроме того, за пару дней до юбилея Альф сообщил подчиненным о наградных – по тысяче на нос, плюс ящик ирландского виски для всей компании. Его, однако, полагалось распивать не торопясь, у чтобы служебный долг не потерпел ущерба.
В тот вечер, подменяя Сэмми, Каргин обсудил с ним эти новости, и оба решили, что босс мог бы расщедриться на коньяк, но виски, в сущности, тоже неплохо, не говоря уж о тысяче наградных. Затем Сэмми удалился, а Каргин, побродив у павильона с телескопами, полюбовавшись звездным небом и кувшинкой, дремлющей в пруду, подошел к дверям хозяйской спальни.
За ними царила тишина. Обеспокоенный, он заглянул в комнату.
Патрик сидел в постели, и слабый отблеск ночника старил его лицо, подчеркивал морщины и бледность тонких губ, высвечивал белесый иней в рыжих волосах. и Казалось, он о чем-то размышляет; взгляд его был сосредоточенным, и мысль, надо думать, витала не в пространствах Иннисфри, а в неких иных краях, где президенты бились с королями, шли в атаку батальоны, где над развалинами городов клубился едкий дым, и где под грохот ковровых бомбардировок росли и крепли рынки сбыта и источники сырья.
"Великая личность, великие мысли”, – подумал,Каргин, отступив назад.
Старик поднял голову.
– Керк?
– Да, сэр.
Молчание. Затем послышалось:
– Ты веришь в Бога, Керк?
– Я верю в удачу, – Каргин снова приблизился к двери, всматриваясь в лицо Халлорана. Оно было по-прежнему сосредоточенным, даже хмурым.
– В удачу…– протянул старик. – Что же, неплохая вера. Не хуже прочих…-он бросил взгляд на Каргина. – От Бога – смирение и терпение, а удача – она от дьявола… Недаром удачливый получает больше смиренного и терпеливого.
– Больше – чего?
– Всего. Иди…
Каргин вернулся на террасу.
Он шагал от лестницы к лестнице, туда и обратно, мимо окон, занавешенных лозой, мимо скамеек и пальм, мимо пруда с амазонской кувшинкой, мимо павильона с телескопами, глядел на небо и на антенну, что возносилась над крышей пентхауза будто стальной цветок, считал про себя шаги и думал.
Удача?
Он верил в свою удачу, но знал, что гений ее капризен, а потому не стоит требовать всего – или же больше, чем обещано другим, смиренным и терпеливым. Для Каргина удача означала не власть и не богатство, не любовь, не выигрыш в лотерею, а только жизнь.
Что при его профессии было желанием вполне разумным.
Жизнь! И, коль повезет, без потери конечностей, простреленных легких и осколка под ребрами…
Он ухмыльнулся, вытащил из-за пояса берет и нахлобучил его на голову.
Глава восьмая
Две крохотные фигурки приближались к озеру. Солнце еще не взошло, и полумрак обманывал, менял оттенки, делал синее – чернильным, красное – коричневым. Внизу, в кратере, еще господствовала тьма, затопившая трясины и мангровый лес, и лишь на востоке смутно виднелся зубчатый контур скалистой стены. Озеро, серебристое при ярком свете, выглядело сейчас клочком дрожащего тумана, повисшего среди скал и будто готового растворить обоих бегунов в своем белесо-сером мареве.
Каргин поднял висевший на груди бинокль, но передумал, наклонился и приник к окуляру малого телескопа. Теперь он видел обе фигуры, синюю и красную, гораздо отчетливей и так близко, что мог, казалось, пересчитать седые волоски на шее Халлорана. Тот, как обычно, двигался в арьергарде; темп, на правах лидера, задавал Спайдер. Его широкая спина мерно раскачивалась, и зверь с ощеренной пастью, изображенный на куртке, будто подмигивал Каргину.