– Отчего ж не заглянуть, – пообещал Каргин и уже хотел добавить что-то ласковое, соответствующее моменту, но тут в кармане штанов раздался гудок мобильника. Вытащив его, он приложил крохотный аппаратик к уху.
Звонил Арада.
– Как сеньорита Паркер?
– Отдыхает после заплыва, сэр.
– Все в порядке?
– Так точно. Стою на страже, сэр. Акул в обозримом пространстве не наблюдается.
– Все равно, будьте бдительны. На пляж из рощи заползают змеи.
– Слушаюсь, сэр. Оружие на взводе, сэр, – отрапортовал Каргин.
Мэри-Энн захихикала.
– Хью?
– Он самый…– дождавшись гудков отбоя и сунув мобильник в карман, он опустился на пол рядом с девушкой.
– Хью-хитрец, Хью-ловкач…– тихо произнесла Мэри-Энн…– Шьется который год… Под одеяло не лезет, церковь ему подавай, тощей крысе…– она потянулась, забросив руки за голову. – А я – девушка честная! Под одеяло, может, и пустила бы, а в церковь меня не тянет! Бобби, конечно, идиот, но я ему пакостить не стану.
– Причем здесь Бобби? – удивился Каргин.
– При том…– ладошка Мэри-Энн коснулась его лица, погладила рубец под глазом. – А знаешь, хоть ты и киллер, а похож на Бобби… глаза такие же и лоб, и волосы, но потемней… Рот другой. И этот шрам… Украшает! Где ты его заработал, Керк?
– Шрам на роже для мужчин всего дороже…– пробормотал Каргин на русском и пояснил:
– В Боснии. Видишь ли, приняли нас за сербов и решили немножко побомбить. Так, для острастки…
– Нас – это кого?
– Роту “Би”, которой я командовал. Синюю роту “гиен”.
Девушка рассмеялась.
– Разве бывают синие гиены?
Каргин мог бы ей объяснить, что в армии подразделения обозначаются по всякому – и прозвищами, и буквами, и цветом; что буквы, цвет, а также номера, проходят по официальной части, тогда как прозвище необходимо заработать; что в этом есть определенный смысл, хоть не всегда понятный человеку невоенному: перед своими – отличить, противника же – запугать. Но тут припомнился ему Арада, и вместо длинных лекций по армейской психологии, он сказал:
– Согласен, синие гиены – редкий случай. Такой же, как чернокожие шведы и рыжие аргентинцы. Хотя с Аргентиной я, наверное, не прав: страна большая, люди разные…
– Разные, – кивнула Мэри-Энн, натягивая майку. – Если ирландец постарается, будут тебе рыжие аргентинцы. Тощие, как крысы в мормонской церкви.
– Выходит, он твой кузен? – Каргин поднялся и свистнул, подзывая лошадей.
– Черт его знает… Слышала я, что дядюшка путался с мамашей Хью…
Болтают разное…– Мэри-Энн ловко поднялась в седло. – С кем он только не путался, старый козел! Подсчитаешь – позавидуешь… С турчанками и египтянками, испанками и ирландками, даже с японками… Может, – заключила она, – я вовсе не в папашу уродилась, а в дядюшку Патрика. Отчего бы и нет?
– А Том тебе, случайно, не племянник? – спросил Каргин, усевшись на мышастого. Мэри-Энн захихикала.
– Если только случайно, киллер. Но эта… как ее… бабка его…
– Кику-сан.
– Да, Кику… Она была с ребенком, когда ее дядюшка купил. За четыреста долларов. Мать видела фотографию, а на обороте проставлены цена и год. Кику и ее трехлетний бэби… Красивая! Мать говорила…
– Постой-ка, – перебил Каргин. – Выходит, этот бэби – отец Тома?
– Выходит, но Патрик здесь ни при чем. Редкий случай, как говорила мама…
Снимок датирован сорок шестым, в тот год Патрика перевели в Токио, а бэби уже большой. Конечно, он мог на расстоянии постараться… из Лондона…
– Сильно его не любишь? —поинтересовался Каргин.
Они неторопливо ехали по пляжу. Близился вечер, и длинные тени от скал Хаоса пали на песок. Солнце скрылось за утесом, похожим на пирамиду майя, расплескав по жертвенному камню свою золотистую кровь.
– Сильно, – девушка закусила губу. – Знаешь, Керк, временами я думаю, что если б не он, ничего плохого с нами бы не случилось. Ни с мамой, ни с отцом… И Бобби, может, был бы другим… Все было бы о’кей… Да ладно! Черт его побери! – она хлопнула ладонью по голой коленке. – Ну его в задницу, паука! Скажи мне лучше – выпить есть? Джин, виски… что угодно…
– Я же тебе говорил, что киллеры не пьют, – откликнулся Каргин. – Слишком опасно при нашей профессии. Печень пухнет, руки дрожат…
– Ну, у тебя ничего не дрожит, – заметила Нэнси и погнала вороную в гору.
День-другой Каргин размышлял о нравах миллиардерских семейств, потом забросил это занятие. Оно казалось бесплодным и даже более того – опасным; оно подтверждало марксистский тезис о развращающем влиянии богатства. С другой стороны, бедность вела к последствиям не менее жестоким, с поправкой на несущественный момент: одни давили ближних, чтоб обладать миллионами, другие рвали глотки тем же ближним за гроши. Но результат был одинаков, и это подсказывало, что истина лежит посередине.