Теперь исчезли из виду и его маленькие ладошки – но всего на мгновение. Электрический свет залил комнату, ворвался на балкон, и мне стало легче. Марио вернулся очень быстро, он был в радостном возбуждении.
– А теперь что мне делать?
Именно в этом и была проблема – что теперь делать?
– А теперь садись на пол.
– А ты – на балконный пол?
– Конечно, – ответил я и не без труда улегся перед дверью с внешней стороны.
– А теперь?
– Минутку.
Мне надо было подумать, а главное, надо было тщательно взвешивать каждое слово, чтобы Марио не понял, что он натворил, и не перепугался. Он спросил:
– Ты меня видишь, дедушка?
– Конечно, вижу.
– И я тебя вижу. Помашем друг другу?
Он помахал мне, чтобы удостовериться, что я в хорошем настроении, и я ответил тем же. Но ему этого было мало. Улыбаясь, он постучал по стеклу, я улыбнулся ему и тоже постучал. Я поймал его взгляд. В этих блестящих глазах я отражался в виде маленькой смешной фигурки, которую он непостижимым образом перенес на бумагу и создал рисунок, потрясший меня до глубины души. Такое маленькое существо – и какой огромный мир живет в нем, сколько слов уже хранится в его памяти. Он подчинил себе эти слова, и, когда произносил их, создавалось впечатление, что он прекрасно понимает их смысл, хотя на самом деле он не понимал ничего. И это проявлялось во всем, что он говорил и делал. Он не понимал даже, что нарисовал и раскрасил пятнадцать минут назад. Марио был лишь маленьким фрагментом огромной живой субстанции, чьи возможности – как бывает с каждым из нас – пребывали в сжатом виде, в ожидании времени, когда они смогут развернуться в полный рост. В ближайшие десять-двадцать лет, чтобы жить было удобнее, он сумеет приглушить в себе все лишнее, то есть значительную часть самого себя, – так обширное пространство постепенно освобождают от вредных отходов – и устремится в погоню за какой-нибудь химерой, которую впоследствии можно будет называть «моя судьба». Марио, позвал я, стуча костяшками пальцев по стеклу, и он сразу оживился, ему не терпелось получить от меня задание. «Ты знаешь, что я не могу вернуться в квартиру?» – спросил я. Конечно, он знал – «знаю, дедушка», – но не видел в этом ничего плохого. «Сейчас мы немножко поиграем, – сказал он, – а потом ты вернешься». Очевидно, он представлял себе долгую череду развлечений, основанных на том, что он будет находиться по одну сторону стекла, а я по другую, и, когда ему это надоест, игра будет окончена, и я вернусь домой.
– Марио, – сказал я, – если кто-нибудь не откроет эту дверь, я не смогу вернуться.
– Тебе откроет Салли.
– Салли придет только завтра утром.
– Тогда будем играть до завтра утром.
– До завтра утром – это слишком долго, мы не можем столько играть.
– Тебе надо работать?
– Да.
– Ты слишком много работаешь, дедушка. Давай сейчас поиграем, а потом папа тебе откроет.
– Папа приедет послезавтра, а до послезавтра – это гораздо дольше, чем до завтра утром.
– Тогда я сам тебе открою. А теперь скажи, что мы будем делать.
В этот момент я чуть не потерял контроль над собой, меня остановило только ощущение, что у меня в кармане брюк лежит мобильник; но там оказались только сигареты и спички. Я даже не представлял, где может быть мой мобильник, я не пользовался им уже несколько дней: последний принятый звонок был от издателя, а сколько было непринятых, я не знал, потому что поставил телефон на бесшумный режим. Марио с силой стукнул по стеклу – ему не понравилось, что я отвлекся. Возможно, я выбрал неправильную тактику. Надо было напугать его, объяснить, в какую скверную историю мы попали из-за него. Но я уже начал говорить с ним притворно ласковым тоном, придется продолжать в том же духе.
– Марио, ты знаешь, где стоит домашний телефон?
Он оживился.
– Радиотелефон?
– Да, радиотелефон.
– Конечно, знаю.
– Сумеешь взять его?
– Да.
– Не влезая на стул?
– Да.
Он уже собрался бежать за телефоном, постучал мне в стекло:
– Подожди.
Я сказал, что сначала он должен сделать другое: взять листок из блокнота, который лежит на кухонном столе рядом с плитой, и принести мне.
– Бегом?
– Нет, бежать не надо.