Я пошел на кухню, но трубки на базе не было – я оставил ее на полочке в ванной, возле умывальника. Я ответил. Нет, это не был один из тех бедолаг, которые зарабатывают на жизнь, навязывая товары по телефону, это была Бетта.
– Ты же говорила, что позвонишь во время ужина, или я ошибаюсь? – спросил я, прохаживаясь с телефоном по коридору.
– Говорила, но сегодня вечером я не смогу позвонить. В семь Саверио читает свой доклад, а потом у нас еще масса дел.
– Как ваши отношения? Налаживаются?
– Да куда там, стали только хуже. Он так волнуется перед докладом, что несет всякую чушь. Сказал, что, пока он репетирует текст перед камерой, я встречаюсь со своим другом. Дошел до того, что несколько минут назад чуть не отхлестал меня по щекам, притом на людях. Просто паранойя какая-то.
– Чуть не отхлестал по щекам?
– Да.
– Скажи ему, что, если он посмеет тебя ударить, я убью его.
– Убьешь? – Секунду назад ее голос был жалобным, и вдруг она рассмеялась. – Папа, ты хорошо себя чувствуешь?
– Я прекрасно себя чувствую. Скажи ему об этом.
Тут она захохотала, громко и безудержно, как бывало с ней в детстве.
– Ладно, – пообещала она, с трудом переводя дух. – Я ему передам: мой отец сказал, что, если ты отхлестаешь меня по щекам, он тебя убьет.
Бетта никак не могла успокоиться, ей казалось невероятным, что мне хватило смелости выразить в словах намерение, которое я в этот момент готов был осуществить на деле. Я веско сказал ей:
– Уходи от него, Бетта, ты еще молодая, ты красивая, ты умница. Найди другого мужа, который больше тебе подходит, роди ему сына, а может, дочь.
И снова она рассмеялась, но на сей раз деланым смехом.
– Ты с ума сошел. Как у тебя с Марио?
– Он сказал, ты не должна мешать нам.
– Очень хорошо. Чем вы занимаетесь?
– Рисуем.
– Ты видел, как он замечательно рисует?
– Ну да.
– Передай ему привет, скажи, что я его люблю, до завтра!
Я вернулся к Марио. Мне действительно было важно знать его мнение, даже если со стороны это выглядело абсурдом. Оказалось, в мое отсутствие он просмотрел все листы и аккуратно сложил их на столе справа от себя. «Ну как?» – спросил я. Он не ответил, захотел сначала узнать, кто звонил, были ли это телефонные жулики, на которых орал его отец. Когда я сказал, что говорил с мамой, он расстроился, спросил, почему я его не позвал. Мне с трудом удалось убедить его, что маме было некогда, и с не меньшим трудом удалось уговорить вернуться к картинкам.
– Ты больше не хочешь играть? – спросил я.
– Хочу.
– Тогда скажи, как тебе мои рисунки?
– Красивые.
– Ты уверен?
– Красивые, но немножко страшные.
– Они
Марио покачал головой, очевидно, у него оставались сомнения, и снова стал рассматривать листы, ища какой-то определенный, нашел его и показал мне:
– Вот этот, который сидит, он кто?
– Главный герой рассказа.
– Как его зовут?
– Спенсер Брайдон.
– Это он призрак?
– Нет, призраки – это те, что за стеклом.
– Они плачут?
– Кричат.
– У них рты как дырки, там даже нет зубов. Нарисуй им хотя бы зубы.
– Они такие, как надо. А что ты скажешь о желтом?
Он задумался, потом произнес:
– Здесь желтый некрасивый.
Что это значит? Там, куда он указывал, не было ничего похожего на желтый цвет. Неужели он воспринимает происходящее как игру и говорит не то, что думает? Мысль об этом была невыносимой. С другой стороны, чего я ждал от такой бредовой затеи? Предложить четырехлетнему ребенку оценить мою работу, потому что я экстренно нуждаюсь в ободрении и поддержке, – чушь, да и только. Я решил прекратить это и сказал: «Ну хорошо, а сейчас будем рисовать ты свое, а я свое». Это ему не понравилось, и мы немного поспорили. Он вообразил, что мы с ним будем рисовать вдвоем на одном листе, и мне с трудом удалось убедить его, что каждый из нас должен сосредоточиться на своей работе и не мешать другому.
– Что мне рисовать? – недовольным тоном спросил он.
– Что захочешь.
– Я буду рисовать то же, что и ты.
– Хорошо.
– Нарисую призрак.
– Хорошо.
– И получится, что мы работаем вместе.
– Хорошо.