Шушмор. Наследие исполинов

– А что же насчет священника и его служки? С каким проклятием вы связываете эти убийства? – со всей серьезностью поинтересовался сыщик.

Ответ последовал незамедлительно:

– А все с тем же. Анархистов и прочей политической нечисти у нас ведь здесь отродясь не было. Я об этом неоднократно докладывал высоким чинам, но кто ж меня дурака слушать-то будет.

– Извольте изъясняться понятнее.

– С превеликой радостью. Батюшка наш, Викентий – царствие ему небесное! – был участливым человеком. Вот и внял просьбам страждущих. Прихожане говорят, он со своим служкой в запретный лес сунулся. Ну и принес черта на плечах, как обычно бывает в таких случаях. Оно дело нехитрое: когда в гиблое место нос свой сунешь, и не такой скарб появится. Люди судачат, будто с тех самых пор стал священник чужим, отстраненным. Видимо, осознал бедолага, что завладела им нечистая! Слышал я, что он даже в Епархию ездил, да все без толку. Оно ведь как получается: грязь-то болотную может и отмоешь, а вот смрад нипочем не вывести. Этим смрадом наш батюшка, стало быть, и задохнулся.

Округлив глаза, сыщик удивленно уставился на рассказчика. Если раньше он хоть как-то улавливал смысл сказанного и списывал его на дремучесть местного властителя порядка, то теперь ему сделалось совсем досадно. Это как же так можно заплутать в собственных предрассудках, чтобы убийство священника списать на какого-то воображаемого черта с его мучительными искушениями?

– Простите, но, насколько я помню, в рапорте значились вполне естественные причины, связанные с истязанием плоти, а отнюдь не души. Готов даже повторить заключение: семь колото-ножевых ран, нанесенных оружием толстого, обоюдоострого лезвия, схожим по форме и размерам с Медвежьим ножом. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

– Не ошибаетесь, ваше благородь, – кивнул Гвоздев. – Тот нож, который вы описываете, служка Никитка у егеря нашего стащил, только в том особой тайны никогда и не было.

– То факт или выдумка? Почему же тогда этого не отразили в рапорте? – поразился сыщик.

На что Гвоздев лишь пожал плечами.

– О том мне неведомо. Столичные ищейки велели нос ни во что не совать, сидеть и посапывать в две дырочки. Да изредка по достопримечательностям и прочим злостным местам их сопровождать. Я, стало быть, так и поступил.

– По-вашему, выходит, что отца Викентия убил собственный помощник?

– А как же иначе, – нисколько не сомневаясь, ответил околоточный и вновь склонил разговор в сторону местных поверий: – Тут и ежу ясно: не сдюжил мальчонка. На молодую душу зло особое влияние имеет, поскольку нет в ней силы необходимой. Завладел им черт треклятый, натворил бед и покинул тело. А когда Никитка умом возвратился, так сам в петлю и запрыгнул. В этом уж точно сомнений никаких быть не может: и веревка, и борозда на шее, все зафиксировано честь по чести.

Подобные суждения окончательно подорвали терпеливость столичного сыщика. Закончив барабанить по столу, он склонился вперед и тихо поинтересовался:

– А кто производил осмотр и вскрытие тел?

– Знамо кто, Поллинарий Всеволодович, местный врач. Не коновал какой необученный, а цельный специалист. Он у нас тут один за всех. И жизнь дает и в последний путь провожает. Да вы лично можете у него все выспросить, коль нужда имеется. И найти его несложно: как на улицу выйдете, сразу налево ступайте. В горку подниметесь и на развилке снова налево. Белый дом с голубыми ставнями увидите, стало быть, добрались.

Иван Федорович покинул своем место. И коротко кивнул с порога.

– Благодарю за помощь.

– Да мы что, мы завсегда рады, ваше благородь, – широко улыбнулся околоточный и даже отдал честь, хотя в том и не было никакой необходимости.

***

Откладывать визит к доктору Иван Федорович не стал. Ему как воздух был необходим разговор с ученым человеком, а то того и гляди сам начнешь склоняться в сторону бабушкиных сказок про всяких змеиных божеств, заправляющих здешними местами.

Время неумолимо тянулось к полудню. Для посещения больных на дому еще рано, да и для обеда тоже. «Идеально, чтобы нанести визит вежливости», – рассудил сыщик. И хотя вопросов к доктору у него пока было не так много, сделать следующий шаг в расследовании без этой короткой беседы Иван Федорович просто не мог.

Подойдя к калитке, сыщик повернул щеколду и попал во двор. Здесь было пусто: ни местных жителей, ни живности. Впрочем, собачья будка все-таки имелась.

Так, а где же пес?

Цепь небрежно валялась в пыли, обвивая пустую миску (лишь дождевая вода расплескалась по дну), а главный её конец исчезал в недрах собачьего жилища.

Сыщик приблизился к будке, присел на корточки и с интересом заглянул внутрь. Пес оказался небольшой, но ужасно лохматый, из-за чего определить породу было весьма затруднительно: вероятнее всего, обыкновенная дворняга. При этом сыщика удивило поведение пса. Вместо того, чтобы нежиться в лучах выглянувшего из-за туч солнца, дворняга забилась в угол и, прижавшись к земле, жалобно повизгивала.