Шулер с бубновым тузом

Матушка рыдала, склонившись над гробом, а я невольно прислушивался к монотонному бормотанию друга нашей семьи господина Долгова. Я привык называть его дядей Лешей и помнил, как он брал меня маленького к себе на колени и угощал конфетами.

— Берта, тебе нельзя так волноваться, — уговаривал он безутешную вдову. — Андрюшу не вернешь. Каждому отмерен свой срок, с этим ничего не поделаешь. Смирись. У тебя есть сын и это главное. Тебе надо жить, Берта…

Похороны, соболезнования и поминки отвлекли мое внимание от письма, переданного мне отцом. Я положил его в домашний сейф и… забыл о нем.

Прошло восемь дней, суматошных и невероятно тяжелых для нас с матерью. Она страдала бессонницей, я, напротив, ходил, разговаривал и действовал словно в гипнотическом сне. Ночью накануне девятого дня мне привиделся отец. Покойный грозил мне пальцем, выражая крайнее недовольство. Он стоял у открытого настежь окна, не чувствуя холода…

Я очнулся от тревожной дремы и вскочил, не понимая, что происходит. В комнате никого не было, только развевались от ветра занавески. Я торопливо закрыл окно, постоял немного, приходя в себя… и зачем-то посмотрел вниз, во двор. В пелене дождя, освещенной фонарем, мне почудилась фигура отца в его любимом длинном пальто. Я зажмурился и протер глаза, а когда снова выглянул во двор, там никого не было.

Дрему как рукой сняло. Я лег, но уснуть не смог и беспокойно ворочался до самого утра. Под утро я сообразил, чем вызвал недовольство отца. Письмо! Как я мог забыть о нем? Я немедленно отправился в библиотеку, снял с полки десяток книг, добрался до дверцы сейфа и открыл его. Запечатанный белый конверт из плотной бумаги лежал поверх стопки документов и двух пачек денег, припасенных на непредвиденный случай.

Отец считал, что всегда необходимо иметь под рукой некоторую сумму наличности. Очевидно, у него были на то основания. Я не собирался заводить новые порядки, — это утомительно. Куда удобнее поддерживать старые.

Признаться, я с осторожностью и трепетом вскрыл конверт. О чем отец не решился сообщить мне при жизни? Неужели это касается наследства? Вдруг мы разорены? Не знаю право, огорчило бы это меня или обрадовало.

Мои опасения оказались напрасными. Аккуратные строчки, начертанные отцом, гласили:

«Дорогой сын!

Вынужден прибегнуть к твоей помощи, ибо сам уже не в силах исполнить свой долг перед той, которую незаслуженно обделила судьба. Речь идет о моей осиротевшей дочери Анне, твоей сестре. Похоронив мать, она осталась совершенно одинокой и без средств к существованию. Это и заставило ее обратиться ко мне. Раньше она не осмеливалась беспокоить меня, что говорит о ее бескорыстии и благородстве. Теперь жизнь вынудила ее объявиться и признаться в нашем родстве, о котором я, к стыду своему, не знал. Я сразу же выслал ей немного денег, но эта сумма ничтожная. Если бы не внезапная болезнь, я бы сам позаботился о моей бедной девочке.

Стоя на пороге смерти, я не хочу обременять душу свою грехом невыполненных обязательств и тяжких сожалений. Надеюсь, я могу положиться на тебя, Николай, в этом щекотливом и чрезвычайно важном для меня деле. Ты ведь не подведешь? Не оставишь Анну без денег и родственного участия?

Должен заявить, что считаю себя не вправе каким-либо образом менять завещание в пользу Анны, которая росла вдали от меня и с которой я не успел лично познакомиться. Любая переделка завещания и выделения доли дохода от моего бизнеса Анне была бы неправильной по отношению к тебе и моей любимой супруге Берте, твоей матери. Так что полностью рассчитываю на твою сыновнюю преданность, дорогой Николенька, и твое доброе, чуткое сердце. Уверен, что передаю Анну в надежные руки, и мне не придется пожалеть об этом на том свете, откуда, как мне кажется, я смогу видеть вас.

Я не святой, и ничто человеческое мне не чуждо. Мимолетный курортный роман, о котором я легкомысленно забыл, принес мне неожиданный дар, — увы, слишком поздний! Я ухожу, а вы, мои дети, должны радоваться жизни. Пусть ничто не омрачит эту радость, даже моя кончина. Я все повидал, всего вкусил и добился того, о чем мечтал. Я еще не стар, но уже и не молод. Семьдесят два года, отмеренные мне судьбой, это немало. Я много успел, за что безмерно благодарен провидению.

Умоляю, не говори ничего Бетти! Она не заслужила такого подвоха с моей стороны. Вероятно, нет мужа, который был бы кристально чист перед своей избранницей. Не являюсь таковым и я. Бывали случаи и обстоятельства, когда я не мог устоять перед женскими чарами и силой природного влечения. Однако твоя мать — лучшая из женщин! — не заслуживает мук ревности. А она будет страдать, как страдала бы любая жена от измены мужа… впрочем, уже покойного. Смею предположить, что ревность не имеет срока давности. Посему прошу тебя, сын, оградить Бетти от этих столь же болезненных, сколь и бесполезных переживаний.