Глория долго, до ряби в глазах смотрела на красный ромбик, обозначающий в игральных картах бубновую масть.
Ничего.
— Мне нужно время, — сказала она. — Вам придется подождать, господин Крапивин.
— Сколько?
— Не знаю…
Посетитель разочарованно вздохнул.
— Я подожду, — согласился он. — А как быть с Анной? Она очень напугана. Я тоже боюсь за нее! Я не могу проводить с ней двадцать четыре часа в сутки. У меня больная мать… бизнес, наконец. Я должен хотя бы полдня проводить в офисе.
— Анна не сбежит, если вы об этом, — бросила Глория, продолжая разглядывать туза. — Она не для того нашла вас, чтобы потерять. Вы служите ей палочкой-выручалочкой.
Витиеватое обрамление ромбика вряд ли несет в себе какой-то смысл. Обычное украшение игральных карт, принятое в прошлом. Насколько далеком прошлом, Глория затруднялась определить. Туз — не что иное, как символ. Его возраст не имеет значения, как и подлинность картины. Без разницы, когда их изготовили. Важно, о чем они молчат. Для непосвященного картина и туз немы.
— Немые обмениваются знаками! — вырвалось у нее.
— Не понял?
— Мысли вслух, — отшутилась Глория. — Не обращайте внимания.
Крапивин напрягся, видимо собираясь с силами.
— Скажите… кровосмешение… очень тяжкий грех? — с усилием вымолвил он.
Глория оторвалась от карты и подняла на него удивленный взгляд.
— Кровосмешение? Вы о чем?
— Ну… Анна же моя сестра по отцу. А я… в общем, что говорить? Сами знаете…
— Анна вам не сестра.
Николай судорожно сглотнул, ему не хватало воздуха.
— Не… сестра?
— Нет, — отрезала Глория.
— Почему же вы раньше молчали?!
— Вы конкретно не спрашивали. Ходили кругами.
— О-откуда вы знаете, что…
— Я не вижу кровного родства между вами, ни близкого, ни дальнего.
Крапивин не верил своим ушам.
— Господи! Анна мне не сестра! Не сестра! Вы не представляете, какой камень вы сняли с моей души! — растрогался он. — Она мне не сестра! Я ни в чем не виноват перед ней. И ничего не должен своему отцу. Но я же… дал ему слово… я пообещал заботиться он Анне…
— Заботьтесь, кто вам мешает?
— Как же так? — внезапно огорчился посетитель. Его эйфория сменилась подавленностью. — Отец был уверен, что Анна — его дочь.
— У вашего «отца» не было детей, — брякнула Глория, сообразив, как нелепо звучат ее слова, и улыбнулась. — Как его звали? Напомните.
— Андрей Никитич…
— У Андрея Никитича не могло быть детей. И не было.
— А я?
— Вы не его сын…
У нее на устах застыли ужасные слова, которые она обязана была бы произнести вслух. Ведь Крапивин приехал, чтобы услышать
— Я подозревал! — изумленно воскликнул Крапивин. — Я чувствовал! У меня бы не возникло влечения к родной сестре… Но она-то, Анна! Какова лгунья! Я почти поверил ей! Я полный кретин! Меня развели, как лоха! Значит, сбылось пророчество…
Он запнулся, побагровел, привстал, взмахнул руками и обессиленно рухнул обратно в кресло.
— Вы подумали о вашей матери? — догадалась Глория.
Крапивин что-то промычал и мотнул головой. Скулы его ходили ходуном. Наконец он выдавил:
— Как она могла? Отец считал ее лучшей из женщин, а она его обманывала…
— Это была ложь во благо.
— Благой лжи не бывает!
— Ошибаетесь. Ваша мать знала, что ее муж мечтает о ребенке, и подарила ему сына. Не важно, каким способом. Андрей Никитич заполучил наследника, он жил счастливо и умер в уверенности, что его род не прервется.
— А мать Анны? Вероника Ремизова? Она тоже лгала?
— Думаю, курортный роман между ней и Андреем Никитичем — не выдумка. Страсть — штука неконтролируемая, она вспыхивает и гаснет, не подчиняясь ни людям, ни библейским заповедям. Ваш э-э… отец был видным, красивым мужчиной…
— Вы же не знали его.
— Я вижу его образ, — Глория показала на кресло слева от гостя. — Он сидит рядом с вами.
Крапивин нервно покосился на пустое кресло и невольно отодвинулся.
— Всю жизнь все твердили, что мы с отцом похожи, — ошарашенно пробормотал он. — Мне самому так казалось.
— Это правда, — улыбнулась Глория.
— Выходит… у моей матери был любовник? Кто?
— Вам лучше спросить об этом у нее.
— Человек, с которым она… который… — Крапивин дернулся и замолчал. Слова застревали у него в горле.
— Ваш настоящий отец, несомненно, похож на Андрея Никитича. У них во внешности много общего.
— Мне-то какое дело? Я не собираюсь знакомиться с ним! Моим отцом был и остается…
Он осекся.
— Трудно называть вещи своими именами, — сочувственно произнесла Глория. — Ваше право считать отцом того человека, который вас вырастил и воспитал. Биологический фактор играет ничтожную роль.
— Наверное…
Крапивин еще не оправился от шока, в который повергло его заявление хозяйки дома.
— А… кто отец Анны? — промямлил он.
— Чтобы понять это, мне нужно ее увидеть.
— Хотя зачем? — хрустнул пальцами Николай. — Какая, в сущности, разница? Вероятно, мамаша зачала ее от алкаша-метеоролога, с которым встречалась до моего…
— До Андрея Никитича, — кивнула Глория.
— Ну да… до него. Женщины любят дурачить доверчивых простаков. Небось, надеялась разбить чужую семью. Не вышло.
— Ремизовы долго молчали, и мать, и дочь. Не торопились заявлять о себе.