Штрафники

Очнувшись от тяжелого, не освежающего сна, я несколько минут полежал на шконке, полностью возвращаясь в реальность, потом встал, напился холодной воды из-под крана, прилег обратно и закурил сигарету, стряхивая пепел в пустую консервную банку из-под ананасов, оставшуюся, надо думать, от прежнего постояльца. Вот уже два дня меня не тягали на допросы. Вероятно, завершили расследование и в настоящее время решали мою дальнейшую судьбу. А я, будучи оставлен в покое, предавался безделью. День-деньской лежал пластом (последствия травмы головы еще давали о себе знать), читал книги из тюремной библиотеки, смотрел новости по телевизору и часто против собственной воли проваливался в сон. (Сказывалась накопленная за годы усталость.) Ничто из вышеперечисленного здесь не возбранялось. Здесь – это в небольшой собственной тюрьме Аппарата внутренних расследований. (Просьба не путать со знаменитым Брюсовским СИЗО.) Тюрьма располагалась в подвалах Конторы, и о ее существовании практически никто не знал, включая кадровых сотрудников ФСБ. Например, я сам, прослуживший в Конторе без малого десять лет, был сильно удивлен, попав после ареста сюда, а не в хрестоматийное Брюсово. Итак, порядки в секретной тюрьме были достаточно либеральные, кормили сносно (не хуже, чем в общественной столовой советских времен), а следователи отличались исключительной вежливостью, и, даже загоняя вам иголки под ногти, обязательно извинялись за причиненное неудобство… (Это не выдумка, а личные впечатления. В начале следствия меня однажды подвергли допросу в режиме «Б». – Д.К.) Разумеется, существование «аппаратной» тюрьмы держалось в тайне не просто так. Дело в том, что тут действовали не общегосударственные законы, а инструкции для внутреннего пользования. Степень виновности устанавливалась не судом, а некой группой высокопоставленных товарищей, и ими же определялся род наказания – начиная с разжалования и отправки в какое-нибудь тухлое местечко и заканчивая физической ликвидацией. Когда я еще находился в общей камере, то вдоволь наслушался рассказов о том, как эти ликвидации осуществлялись. Самое простое и гуманное – «не вернулся с задания». Родственников уведомляли – ваш муж (отец, сын, брат) спешно отправлен в служебную командировку в «горячую точку». А спустя определенный промежуток времени скорбно извещали: «Такой-то такой-то погиб смертью храбрых при выполнении задания», выдавали на руки «цинк» с телом, хоронили «героя» за казенный счет и даже выплачивали семье денежную компенсацию. Теперь понятно, в чем гуманизм?! Другой способ – «несчастный случай» – никаких льгот семье не давал. Тело казненного (под завязку накачанного спиртным или наркотиками) «случайно» находили где-нибудь на окраине города или за Кольцевой дорогой. Иногда в разбитой машине, иногда в петле с прощальной, но жутко бредовой запиской в кармане. Однако начальство и тут ухитрялось выступить в роли благодетеля. Родственникам конфиденциально говорили: «Ваш (имярек) вел аморальный образ жизни, отчего и помер. Но мы готовы не предавать дело огласке, не марать память покойного. А посему забудем навсегда: мы о вас, а вы о нас»… И наконец, третий способ для «особо отличившихся». Назывался он «Всероссийский розыск» (иногда «Международный»). Приговоренного засовывали живьем в кремационную печь, снимали данный процесс на камеру (секретный отчет о проделанной работе) и объявляли во всеуслышание (не через СМИ, но достаточно громко): – «Такой-то такой-то совершил тягчайшее должностное преступление и подался, сволочь, в бега. Всем, кто может сообщить о нем хоть какие-нибудь сведения, гарантируем крупное вознаграждение». Правда, последний способ применялся крайне редко. И не всегда можно было понять: то ли «особо отличившегося» действительно поджарили, то ли он и впрямь исхитрился удрать за пределы страны, как, например, мерзавец Литвиненко.

НО ПОДЧЕРКНУ! Все вышеописанное не более чем слухи, тюремные байки. А уж верить им или нет – ваше личное дело…

В общей камере я пробыл недолго. На исходе третьего дня пребывания там поцапался с двумя бугаями-соседями, обвиняемыми в «крышевании» наркомафии, и, в процессе выяснения отношений, немного не рассчитал силы. (Был очень зол после допроса в режиме «Б».) В результате хлопцы очутились в тюремной «больничке» с поломанными костями и отбитыми внутренностями. А я, во избежание впредь подобных недоразумений, в камере-одиночке, где вы меня и застали…

Я посмотрел на часы: 13.45. Странно, пятнадцать минут назад должны были принести обед, но никто не появился. Хотя обычно «аппаратные» тюремщики на редкость пунктуальны. Или меня уже сняли с довольствия: либо в связи с оправданием, либо в связи с приговором. Ладно, подождем. Скоро все прояснится. Ни с тем ни с другим они не мешкают, насколько известно. А жратва из «советской столовки» – не ахти какая потеря!..

Вытряхнув из пачки последнюю сигарету, я решил покурить напоследок, но щелкнуть зажигалкой не успел. Лязгнула отпираемая дверь. В камеру зашли двое незнакомых мужчин в штатском.