Шторм и ярость

— Я думал… что знаю. Черт! Последние семь месяцев я думал, что по-настоящему хочу только одного человека. Как будто действительно хочу быть с ней. Пока не случилась та история в тренировочном зале. Я хотел тебя тогда. Прямо там, на этих чертовых матах. Не представляешь, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы не… — Его рука лежала на коленях, костяшки пальцев побелели. — Не думаю, что когда-либо хотел ее так сильно. Это было похоже на чертов удар под дых.

Мои губы приоткрылись.

— Это потрясло меня. Вот почему я отпрыгнул от тебя. Никогда раньше не испытывал такой… грубой реакции на кого-то. Не знаю, что происходит, когда дело касается тебя. Рядом с тобой я не думаю о ней, не вижу ее. Я вижу только тебя. Просто не понимаю, что это значит. Но я точно никогда не хотел причинить тебе боль.

Я верила ему.

Подступили слезы, и я кивнула. От всего этого захотелось послать все к черту и заплакать. Я отвела взгляд.

Нет, это была ложь.

Я знала.

— Ты мне нравишься, Трин, и я забочусь о тебе. Это действительно так, — сказал Зейн, и я ощутила его пальцы на своем подбородке. — Я действительно хочу тебя. Черт, я лезу из кожи вон от желания, меня к тебе тянет. Это безумие: я знаю, где ты находишься в комнате, не глядя. Когда я сказал в Потомакском лагере, будто мне кажется, что мы знакомы, это были не слова. Я действительно чувствую это. И… не могу этого объяснить.

Но.

Между нами все еще оставалось «но».

Я нравилась Зейну. Он заботился обо мне. Хотел меня. Но он был ранен. Сильно. Вокруг него была крепость, связанная не только с Лейлой, но и с его отцом, его собственным пониманием обязанностей клана. Он не знал, что ему на самом деле нужно.

Может, я и не знаю, каково это — любить кого-то так, как любил Зейн, но… Думаю, если ты уверен, что тебе кто-то действительно нравится, ты протянешь руку и схватишь его. Пойдешь за ним.

Я знала, что Зейн мне действительно нравится. И даже в таком хаосе, как сейчас, если бы он чувствовал то же самое, что и я, — я бы протянула руку и ухватилась за него. Пошла бы за ним.

Но я была почти уверена: несмотря на все сказанное, Зейн не собирался идти по этому пути со мной. Он ни за что не цеплялся и ни за чем не шел. Он не был готов.

— Все в порядке, — сказала я и заставила себя улыбнуться.

Хотя на самом деле чувствовала себя ужасно.

Пальцы Зейна скользнули по моей щеке:

— Трин…

Моя улыбка начала дрожать, и я поняла, что мне пора немного отдохнуть. Все должно было быть хорошо. Мне нужна его помощь, ему понадобится моя. Так что слезы ничего не исправят.

Большой палец Зейна скользнул по моему подбородку, чуть ниже губы, заставив сделать неглубокий вдох. Я почувствовала это нежное прикосновение до самых кончиков пальцев ног.

— Все действительно в порядке?

Я кивнула, открывая глаза.

— Да, я все понимаю.

Сомнение затуманило его прекрасные глаза, но он улыбнулся, опустив подбородок, прижимаясь губами к центру моего лба. Поцелуй был похож на тот, в гараже: сладкий, нежный и совершенно опустошающий.

Отстранившись, я выскользнула и поднялась на ватных ногах.

— Думаю… я устала. Хочу лечь спать. — Еще не было и одиннадцати. — Спасибо, что поговорил со мной.

Зейн открыл рот, но, казалось, не знал, что сказать. Наконец выдавил сухим хриплым голосом:

— Пожалуйста, не благодари меня.

Внутри все сжалось, я кивнула и повернулась, прежде чем сделать что-то… импульсивное и безрассудное. Например, послать к черту настоящее, болезненное горе и забраться в объятия Зейна. Уверена, он позволил бы мне сделать именно это.

Уверена, он был бы этому рад.

Но мне не следовало этого делать, потому что я уже начала влюбляться и не должна была этого допустить.

Я должна быть умнее этого.

Я буду умнее этого.

Потому что наконец-то я нашла человека, который мне нужен, по которому я тосковала. И я не собиралась играть на вторых ролях с прошлым, с которым он все еще разбирался.

Поспешно обойдя диван, я направилась в спальню, остановившись у проема:

— Спокойной ночи, Зейн.

Он остался сидеть на диване. Когда дверь за мной стала закрываться, он сказал:

— Спокойной ночи.

Я закрыла дверь.

И заперла ее.

Глава 32

Я не плакала.

Очень хотелось, но слезы накапливались и никуда не уходили, пока я лежала на спине, мечтая о том, чтобы смотреть на звезды.

Я не могла вспомнить, когда в последний раз позволяла себе плакать. Когда умерла мама? Нет. Святое дерьмо, даже тогда я сдерживалась. Конечно, порой слезы жгли мне горло и глаза, но я никогда не давала им воли.

Не могла выпустить их и сейчас.

Я почти не отдохнула. Каждый раз, когда мне удавалось отключиться, я резко просыпалась, вытаскивая себя из кошмаров, связанных с истекающим кровью, умирающим Мишей. Или снов, где я следовала за Зейном, которого никак не могла догнать — независимо от того, как быстро бежала или как долго звала его по имени. Это продолжалось всю ночь, поэтому, увидев слабый свет рассвета, который сочился сквозь тяжелые жалюзи, я решила, что с меня хватит.