Штабс-ротмистр

Повинуясь странному порыву и вопреки её последним словам, он сел близко и обнял девушку одной рукой за плечи, она наклонилась к нему. Так просидели неподвижно минут пять или больше — Виктор внезапно потерял счёт времени. Потом Львова поднялась и клюнула его в лоб самыми кончиками губ, уходя.

Такая женщина! Пусть пока ещё девица.

И прыщавый слюнтяй Сэмми имеет на неё виды? Вызвать бы на дуэль и отвернуть ему… Нет, не голову. Головку. Вот только как объяснить, откуда штабс-ротмистр знает про похабные мыслишки стервеца, не раскрывая тайну?

х х х

— Мы называем их террорами, — пояснил Пьер Монморанси. — Террор по-испански означает ужас. Правда — милое существо?

Они умудрились притащить чудище из Тартара прямо во внутренний дворик. Закованное в стальной ошейник и удерживаемое на длинных цепях четырьмя чернокожими слугами, создание ада упиралось лапами в брусчатку и роняло на неё жёлто-зелёную пену из пасти. Сама идея вытащить террора из-за ограждения и привести к людям совершенно не казалась здравой.

— По законам империи полагается сообщать казакам или иным властям о появлении существ из Тартара, — неуверенным голосом напомнил О’Нил.

Учёный прижался спиной к стене дворца, стараясь отодвинуться как можно дальше от клыкастой и слюнявой пасти, когтистых лап и увенчанного шипами хвоста. Поляк, хоть и видевший ранее тварь издали, был не менее напуган.

— Они не появились, а выращены нами. Наши предшественники, притащившие их предков в Монтеррей, ни за что не ответят, давно уж состарились и отошли в мир иной. Никаких запретов на разведение терроров имперские законы не знают, никому бы не пришло в голову, что найдутся отваживающиеся на такое. Нашлись! — Пьер шагнул в опасную близость к чудищу и, достав из сумки, швырнул ему кусок истекающего кровью мяса размером с два кулака, моментально проглоченного. — Умница, Эсмеральда! Она — девочка, совсем молодая, каких-то двадцать пудов весу. Взрослые самцы втрое больше по массе.

Он сделал ещё пару шагов и протянул раскрытую ладонь. Раздвоенный язык, розовый в серых бугорках-наростах, слизнул с руки остатки крови. Боярич потрепал тварь по голове.

«Девочка» заурчала. Наверно, звук означал удовольствие. Тем не менее, был настолько зловещим, что у шотландца и поляка мурашки пронеслись по коже — не в первый раз за время представления.

— Я защищён плетениями, — продолжил боярич. — Могу парализовать её в мгновение ока. Но Эсмеральда и так послушна. Десятки поколений терроры отбираются, к размножению допускаются самые покорные особи. Она — понятливее собаки. И гораздо умнее. Эти звери умеют регулировать численность в зависимости от наличия корма. Если бы размножались безоглядно, а терроры всегда готовы к спариванию, самки — уже на следующий день после выхода яиц, заполонили бы собой всё и погибли, уничтожив любую другую живность. Но как только чувствуют нехватку пищи, самцы начинают пожирать приплод, убивают и съедают друг друга, в крайнем случае — старых самок. Молодых как Эсмеральда не трогают. Снять цепи!

Похоже, этот приказ менее всего пришёлся по душе боярским слугам, но перечить они не смели. Отстегнули карабины от ошейника, тварь щёлкнула зубами, едва не прихватив пальцы одного, тот едва отдёрнул руку.

— Видите? У неё присутствует нечто вроде юмора. При желании могла бы откусить не руку, а голову. Эсмеральда! Рядом!

Пьер двинулся вдоль стены внутреннего дворика, пройдя всего в двух шагах от О’Нила и Бженчишчикевича. Те уже прекрасно поняли, что расстояние и в десять саженей — не спасёт. Адское отродье невероятно стремительно. Пьер, даже обладая каким-то парализующим плетением, никоим образом не успеет «девочку» остановить.

Нью-Йоркский П. И. П. с пытками профессора Линка казался теперь поляку безопасным убежищем. Мозголом, по крайней мере, не угрожал перекусить пополам.

Вторгаясь в память поляка, а они провели уже несколько сеансов, Монморанси-младший был предельно аккуратен. Несколько раз прерывал связь из-за неудобств подопытного. Так археолог бережно выкапывает хрупкие древности из-под наслоений веков. С превеликой аккуратностью, чтоб не навредить. При этом не испытывает к древностям никакого человеческого сочувствия, исключительно научный интерес.

Занимало это не более двух-трёх часов в день, в остальное время Гжегож был предоставлен самому себе, обладая достаточной свободой в пределах дворцового поместья. Оно было чрезвычайно обширным — в десятки квадратных километров. Или квадратных вёрст, как здесь считают, верста немногим более привычного километра. Обнесённое высокой оградой, хоть и не настолько мощной, как загон для чудищ Тартара, поместье представляло собой крепость, основательно отрезанную от внешнего мира и охраняемую, словно каждый час ожидался штурм силами казачьего полка.

В патрулях, обходивших периметр изнутри, обязательно присутствовал дюжий чернокожий или мулат, сопровождаемый террором на цепи. Поляк старался к ним не приближаться. Животные чувствовали его издалека и поворачивали голову, открыв пасть и демонстрируя убийственный набор зубов.