Шри Ауробиндо. Синтез Йоги – II

С другой стороны, бхакта склонен свысока смотреть на безжизненность и сухость чисто интеллектуального знания. И действительно, философия, сама по себе, лишенная радости духовного переживания, столь же безжизненна, сколь и логична, и не может полностью удовлетворить все наши чаяния. Так же верно и то, что даже соответствующее духовное переживание, если оно не отбрасывает свои ментальные опоры и не возносится над умом, преимущественно живет в абстрактном блаженстве. И хотя достигнутое, конечно же, не является пустотой, как это считает пылкое сердце, но, тем не менее, оно ограничено высотой своих вершин. С другой стороны, любовь не может быть полной без знания. Гита различает три исходных вида бхакти – стремление укрыться в Божественном от горестей и страданий мира, ārta; желание получить мирские блага, усматривая в Божественном их подателя, arthārthī; стремление достичь того, что любимо, но еще неизвестно, то есть желание познать это божественное Неизвестное, jijñāsu; пальму первенства, однако, Гита отдает бхакти, обладающему знанием. Очевидно, что страсть бхакты, сгорающего от любви и говорящего: «Я не понимаю, я люблю», но не старающегося понять то, что он любит, является лишь первым, но никак не последним проявлением любви и не самой интенсивной ее формой. Любовь к Божественному и блаженство Божественного, скорее, должны возрастать по мере Его познания. Восторг сам по себе не может быть устойчивым, если он не опирается на знание; пребывание в том, что мы любим, дает эту устойчивость, а пребывать в этом – значит быть единым с этим в сознании, единство же сознаний – состояние, наиболее благоприятствующее познанию. Знание Божественного придает любви к Божественному прочность и незыблемость, открывает ей ее собственную безграничную радость переживаний, возносит ее на головокружительную высоту.

Если недоразумения, возникающие между умом и сердцем, есть неведение, то таким же неведением следует считать склонность обоих свысока смотреть на путь трудов, считая, что он не может привести к таким высоким духовным достижениям, как путь знания или путь бхакти. Человек может быть охвачен такой жаждой знания или такой всепоглощающей любовью, что воспринимает работу как что-то внешнее и отвлекающее. Но это ощущение возникает только в том случае, если мы не объединили свою волю и сознание с волей и сознанием Всевышнего. Как только такое единство достигнуто, труды становятся могуществом знания и проявлением любви. Если знание является состоянием единства, а любовь – порождаемого им блаженства, то божественные труды есть живая сила его света и сладости. В божественной любви, как, впрочем, и в человеческой, возникает момент, когда любящий и любимый хотят насладиться своим исключительным единением вдали от мира и всех его обитателей, уединившись в брачных покоях сердца. По всей видимости, это неизбежно на пути бхакти. Но еще более обширная любовь, обретшая свою полноту в знании, позволяет увидеть мир не как что-то чуждое и враждебное этой радости единения, а как самого Возлюбленного, а всех существ – как проявление его бытия. И именно в этом видении мира и вселенной божественные труды находят свою радость и свое оправдание.

Последователь интегральной Йоги должен пребывать в этом знании. Нам приходится начинать свое движение к Богу, прибегая к силам ума, интеллекта, воли, сердца, а на уровне ума все ограничено. В начале пути и еще долгое время спустя едва ли удастся избежать ограничений и превознесения какого-то одного пути в ущерб другому. Но интегральной Йоге легче, чем более специализированным дисциплинам преодолеть эти ограничения, она быстрее освобождается от ментальных опор. Она может начать с любви, а также со знания или с трудов; но радость ее завершения начинается там, где все эти пути сходятся. Она не может исключить любовь, даже если она и не начинает с нее, поскольку любовь является венцом трудов и апофеозом знания.

Глава II. Мотивы преданности