Шрам

Было несколько мгновений, когда она чуть не впала в истерику из-за абсурдности происходящего. Если она выйдет наружу, то рискует встретить быструю и тошнотворную смерть. Эти прожорливые самки мигом найдут ее – такой соблазнительный кровяной мешок. Они учуют ее и высосут всю, до последней капли, – им это так же просто, как кран открыть.

И вот, под прикрытием этих стен, всего лишь час спустя после жуткого кровопускания на дороге, после того как мертвая анофелес рухнула на сморщенные шкуры и кости высосанных животных, Беллис на давно мертвом языке задает вежливые вопросы внимательному хозяину. Она потрясла головой.

«Мы ищем одного из ваших, – написала она. – Нам нужно поговорить с ним. Это очень важно. Вы знаете кого-нибудь из ваших по имени Круах Аум?»

«Аум, который выискивает в развалинах старые книги, – ответил он, не быстрее и не медленнее, чем прежде, и ровно с таким же интересом. – Все мы знаем Аума.

Я могу привести его к вам».

Глава 24

Флорину Саку не хватало моря.

Его кожа на жаре покрывалась пузырями, щупальца воспалялись.

Целый день он ждал. Любовница, Тинтиннабулум, Беллис Хладовин и другие беседовали с безмолвными анофелесами. Сак и его товарищи перешептывались друг с другом, жевали вяленое мясо и безуспешно пытались выпросить какую-нибудь пищу посвежее у своих любознательных и сдержанных хозяев.

– Эти жопомордые глупы, как пни, – услышал Флорин чей-то голодный голос.

Армадцы были психологически травмированы ненасытной жадностью самок-анофелесов. Они не могли отделаться от чувства, что комарихи носятся в воздухе за стенами, что спокойствие и тишина в поселке – кажущиеся, что они оказались в ловушке.

Некоторые из товарищей Флорина отпускали нервные шутки о самках-анофелесах. «Женщины», – говорили они и неестественно смеялись, имея в виду, что самки всех видов – кровососы и тому подобное.

Флорин пытался поддержать разговор, но не мог заставить себя смеяться над такими глупостями.

В этом большом аскетичном помещении были два лагеря. На одной стороне находились армадцы, а на другой – какты из Дрир-Самхера. Они настороженно поглядывали друг на друга. Капитан Сенгка яростно спорил на сунглари с Хедригаллом и двумя другими армадцами-кактами, а его команда неуверенно смотрела и слушала. Когда наконец Сенгка со своими людьми выбежал наружу, армадцы облегченно вздохнули. Хедригалл медленно подошел к стене и сел рядом с Флорином.

– Да, не очень-то я ему понравился, – сказал он, устало ухмыляясь. – Все время называл меня предателем. – Он закатил глаза. – Но он не сделает никаких глупостей. Он боится Армады. Я ему сказал, что мы быстро уберемся, что мы ничего не привезли и ничего не увезем, но еще намекнул, что если он будет валять дурака, то получит войну. Так что никаких проблем у нас не возникнет.

Прошло некоторое время, и Хедригалл обратил внимание, как Флорин все время гладит свою кожу, как он облизывает пальцы и пытается смочить ее. Он вышел из комнаты, и Флорина глубоко тронуло, когда через пятнадцать минут какт вернулся с тремя большими кожаными мехами, наполненными морской водой. Флорин полил себя водой, пропустив ее через жабры.

Вошли мужчины-анофелесы – посмотреть на армадцев. Они кивали друг другу, ухали, посвистывали. Флорин смотрел, как едят травоядные люди, засовывая в свои ротовые отверстия пригоршни ярких цветов и обсасывая их с таким же неистовством, с каким женщины выпивали соки из животных. Потом вместе со струей воздуха изо рта вылетали перетертые лепестки, переломанные, истонченные, лишенные соков и нектара, бесцветные.

Армадский экипаж был вынужден мучиться жаждой и потеть в течение долгих часов, пока Любовница и Тинтиннабулум составляли планы. Наконец Хедригалл и несколько других кактов, ведомые анофелесами, вышли из помещения.

Свет, попадавший внутрь через шахтные стволы, начал меркнуть. Благодаря зеркалам и крохотным трещинкам в породе Флорин видел, что небо приобрело фиолетовый оттенок.

Они разместились без всяких удобств там, где сидели или лежали. Анофелесы разбросали по полу камыш, устроив довольно плотную подстилку. Ночь была жаркой. Флорин снял с себя пропахшую потом рубашку и, сложив ее несколько раз, соорудил подушку. Он немного ополоснулся соленой водой и увидел, что другие армадцы тоже пытаются помыться, насколько это возможно.

Никогда еще Флорин не чувствовал себя таким усталым. Ему казалось, что в нем не осталось ни капли энергии – всю ее высосали и заменили ночной жарой. Он улегся на импровизированную подушку, влажную от его пота. Но и на этом твердом полу, не ставшем мягче от тростника (от которого поднимался густой запах пыльцы и растительной пыли), он уснул почти мгновенно.

Флорин проснулся, полагая, что прошло лишь несколько минут, но увидел дневной свет и жалобно застонал. Голова болела. Он жадно принялся пить из оставленных анофелесами кувшинов с водой.