Шрам

После тех двух случаев они спали в одной кровати и раздевались друг перед другом без стыда или колебаний. Но обоих, казалось, не тянуло к любви, словно секс, которым они воспользовались, чтобы раскрыться друг перед другом, установить канал связи, стал ненужным.

И дело было не в том, что желание покинуло Беллис. Две или три последние ночи, проведенные ими вместе, она дожидалась, когда Сайлас уснет, а потом тихо мастурбировала. Она часто скрывала от него свои мысли и делилась только тем, что было необходимо для составления общих планов.

Не без удивления Беллис поняла, что Сайлас ей, в общем, безразличен.

Она была благодарна ему. Она находила его интересным и привлекательным, хотя и не столь обаятельным, каким он считал себя сам. У них оставалось немало общего: великая тайна, планы, которые не должны были провалиться. В этом деле они были товарищами. Беллис не возражала против того, что он спит в одной с ней кровати. «Возможно, я как-нибудь еще оседлаю его», – с непроизвольной ухмылкой думала она. Но близости не было.

При том, что́ их объединяло, все это казалось слегка странным, но Беллис оставалось только констатировать факт.

На следующее утро, между пятью и шестью, когда небеса еще оставались темны, над «Гранд-Остом» собралась флотилия дирижаблей с мужчинами и женщинами. Они таскали какие-то тюки с наспех отпечатанными листовками, запихивали их в кабины аэростатов, горячо обсуждали маршруты, сверялись с картами. Они разделили Армаду на сектора.

Когда свет начал заполнять город, они неторопливо поднялись в воздух.

Уличные торговцы, фабричные рабочие, стражники и тысячи других людей смотрели из своих кирпичных или деревянных обиталищ вокруг «Гранд-Оста», с немыслимой паутины лодок Сенного рынка, из возвышающихся над мачтами окрестных судов башен Книжного города, Джхура, Ты-и-твой. Видно было, как поднялась первая волна дирижаблей и рассеялась над кварталами города. Потом, стараясь удержаться в заранее определенных точках, аэростаты пролили на город бумажный дождь.

Словно конфетти, словно бутоны, которые уже начали распускаться на морозостойких деревьях Армады, листовки, описывая круги в воздухе, стали во множестве опускаться. Воздух наполнился шелестом листков, соприкасающихся друг с другом, и криками чаек и воробьев, в испуге устремившихся прочь. Армадцы поднимали головы, закрывая глаза от солнца козырьками ладоней, видели бегущие по синему теплому небу облака и под ними – летящие вниз кипы бумаг, рассыпавшихся в воздухе. Часть листков упала в трубы. Намного больше оказалось в воде, и они, попав в промежутки между судами, покачивались теперь на волнах, насыщались влагой. Краска на них расплывалась, текст становился нечитаемым, их пробовали на вкус рыбы, наконец бумажные волокна размокали, и они уходили вниз. Под водной поверхностью виднелся снежный настил из разлагающейся бумаги. Но много листков оказалось на палубах армадских кораблей.

Снова и снова облетали дирижабли пространство над городом, проходили над каждым кварталом, выискивали пути между высокими мачтами и башнями, разбрасывали листовки. Люди, любопытные и восхищенные, хватали листки прямо в воздухе. В городе, где бумага ценилась на вес золота, такое расточительство было совершенно необычным.

Известие о содержании листков распространялось быстро. Когда Беллис спустилась на «Хромолит» и пошла по ковру листовок, устилавшему палубу и шуршавшему, как шелушащаяся кожа, вокруг уже шли горячие споры. Люди стояли в дверях своих лавок и домов, перекрикивались, бормотали, смеялись, размахивая листовками; пальцы их были в типографской краске.

Беллис подняла голову и увидела один из последних аэростатов, движущийся к правому борту, – тот удалялся от нее в сторону Джхура, а за ним клубилось летящее вниз облако листовок. Она подобрала одну из бумажек, приземлившуюся у ее ног.

«Граждане Армады, – прочла она, – после длительного и кропотливого исследования мы близки к достижению, которое удивило бы наших предков. Недалек новый день. Наш город отныне и впредь будет двигаться не так, как раньше».

Беллис быстро пробежала страницу, пропуская пропагандистские измышления. Ее глаза остановились на ключевом слове, выделенном жирным шрифтом.

Аванк…

Беллис испытала прилив противоречивых чувств. «Я сделала это, – подумала она, одержимая странной гордостью. – Я привела это в действие».

– Великолепная работа, – задумчиво сказал Тинтиннабулум.

Он сидел на корточках перед Анжевиной, изучая ее нижнюю металлическую половину, разглядывая и трогая детали двигателя. Женщина чуть откинула назад свою верхнюю, телесную часть, – терпеливая и бесстрастная.