Шпион, который спас мир. Том 2

— Самые отвратительные качества, — ответил Пеньковский. — Моральное разложение, вызванное почти постоянным, ежедневным употреблением алкогольных напитков, неудовлетворенность положением в Комитете — мне не нравилась работа в Управлении внешних сношений. В трудные моменты меня тянуло к выпивке. Я сбился с пути, споткнулся на краю пропасти и упал. Тщеславие, самовлюбленность, неудовлетворенность своей работой и тяга к легкой жизни привели меня на путь преступления. Моему преступлению нет никакого оправдания. Отсутствие моральных устоев и полное разложение — я это признаю. Я не принадлежу к числу слабохарактерных людей, но я не смог взять себя в руки и обратиться за помощью к друзьям. Я обманывал своих товарищей, уверяя их, что у меня все в порядке, что все идет прекрасно. А на самом деле все было преступно — в душе, в мыслях и в поступках.

Обвинитель:

— У меня нет (больше) вопросов к Пеньковскому.

Адвокат защиты Пеньковского А. К. Апраксин, человек непримечательной внешности с тихим голосом, напомнил о его безупречном военном прошлом и сообщил суду, что он награжден четырьмя боевыми орденами и восемью медалями. В ответ на вопросы своего адвоката Пеньковский рассказал суду, что он стал командовать полком в двадцать пять лет и получил звание полковника — в тридцать.

— Отвечая на вопросы обвинителя, вы упомянули о пятнах в вашей биографии. Когда же они появились? Или существовали всю жизнь?

— Полагаю, что они появились в 1960 году,— ответил Пеньковский[14]^{192}.

Пеньковского спросили, были ли у него какие-либо разногласия с системой или с партией.

— Нет, у меня никогда не было разногласий с политикой партии и правительства. Когда-то я был активным борцом за дело партии и правительства, как и положено советскому гражданину. Шестьдесят свидетелей, включая приятелей из числа собутыльников, показали, что они никогда не слышали, чтобы я высказывал какое-нибудь недовольство.

— А когда у вас появились приятели из числа любителей выпить? — спросил адвокат защиты.

— Когда я решил заняться преступной деятельностью, то есть когда начал пить.

Пеньковский и Винн сидели за обычными деревянными ограждениями, расположенными по боковой стене душного, переполненного людьми зала суда. Судья восседал в центре. Защитники поднимались с мест, когда к ним обращались с вопросами, и отвечали в микрофон.

Адвокат Винна Н. К. Боровик, грузный человек с густой седой шевелюрой, привлек к себе внимание своим звучным, сочным голосом, когда проводил перекрестный допрос Пеньковского, чтобы помочь Винну. Британский дипломат, присутствовавший на процессе, считал, что Боровик был, пожалуй, чересчур вежлив, однако с правовой точки зрения он был самым лучшим из всех адвокатов. Боровик прилагал все усилия к тому, чтобы доказать, что Винн был только посредником для Пеньковского и не знал никаких подробностей о его встречах с агентами иностранных разведок.

— Да, — согласился Пеньковский, — ему не сообщали всех подробностей. Оказалось, что для дальнейшей работы необходимо было посвятить его во многие детали, и я это сделал, однако, вообще-то, о характере работы во всех ее аспектах Винн знает мало.

Первый день судебного процесса закончился рано вечером.

Когда 8 мая в 10.30 судебное заседание возобновило работу, Винна допрашивали о доставке им пакета от Пеньковского одному англичанину, который проживал в Москве, на Садовой-Самотечной улице, 12/34, квартира 48. Винн доставил пакет (в квартиру Рори Чисхолма) , а Чисхолм отдал ему конверт с надписью: «Передайте это вашему другу». Вся операция заняла две минуты.

— Все происходило молча? — спросил обвинитель.

— Да, это была немая сцена. А причину этого я узнал позднее, — сказал Винн.

— И какова же была причина?

— Мне сказали, что в комнате рядом, в той же квартире, живет русская девушка, которая работает у них няней, что эту девушку видели в ресторанах в компании советских парней в гражданской одежде и что на этой стадии необходимо, чтобы по возможности меньшее число лиц знало о переговорах между Пеньковским и этими людьми, потому что в противном случае информация о переговорах могла просочиться в печать еще до того, как этот вопрос будет решен официально.

— Насколько я понимаю, в тот момент, когда вы с англичанином обменивались пакетами, представителей прессы в квартире не было, и было маловероятно, чтобы ваш разговор мог попасть в печать, — заметил обвинитель язвительным тоном.

— Мне говорили, что в московских квартирах, где проживают дипломаты, очень часто бывают установлены микрофоны для прослушивания, — нагло заявил Винн^{193}.

Обвинитель опешил от неожиданности и разозлился на Винна за отступление от разработанного сценария. Он помедлил, будто замышляя что-то недоброе, и Винн, как он вспоминал позднее, пережил весьма неприятный момент, засомневавшись, не слишком ли далеко он зашел и не будет ли это означать конец открытого процесса. Затем председательствующий судья сделал рукой какой-то жест и изменил направление допроса^{194} .