И снова встала проблема, связанная с моим отцом. Родился я в Орджоникидзе, а имя мое записано в церкви в Ставрополе, где меня крестили. Они искали доступ к архивам, которые увезли немцы, когда город был разрушен. Эти архивы все еще изучаются. КГБ штудирует в архивах каждое имя. Так они работают. Они докопались до того, что мой отец был офицером Белой армии, а в мае 1919 года получил звание поручика Белой армии и погиб, когда его часть окружили под Ростовом. Это то, что слышала моя мать и что она мне рассказала. Но генерал-майор Шумский А. А., заместитель начальника отдела кадров ГРУ, вызвал меня и сказал: «Ваша мать сообщила, что он умер во время эпидемии тифа».
Мать не хотела рушить мою жизнь. Она поведала мне эту историю для отвода глаз, и это то, что я писал в автобиографии. Я, конечно же, подозревал, что это неправда. Мой отец был благородного происхождения. Окончил лицей. Был горным инженером. Потом присоединился к белым и стал бороться против советского режима во время гражданской войны. Что ж, я это чувствовал. Мать рассказала мне все это, а я никогда не видел его и никогда не называл его отцом. Когда он последний раз взял меня на руки, мне было четыре месяца от роду, и больше я его никогда не видел. Все это рассказала мне мать. «Ну вот что, — сказал Шумский. — Напишите мне объяснительную записку».
Я взял листок бумаги и написал. Моя жена не знает об этом. Она любит меня, и я люблю ее. У нее есть сестра, брат и мать. Они пролетарского происхождения. Ее отец, генерал-лейтенант Гапанович, был политработником и умер в 1952 году, у него две звезды Героя. Он был хорошим человеком. Все время ругал Сталина, семья с ним не соглашалась, а он все критиковал. Это был достаточно прямой человек[17]{68}.
Я попросил мать приехать к моей тете. Сестра моей матери живет на Четвертой Мещанской улице. Я вызвал туда мать и рассказал ей, что произошло. Она сказала: «Олег, я ничего об этом не знала». Я попросил ее написать объяснение. Она написала, что в таком-то году узнала такого-то; он сказал, что работает инженером, и показал свои документы; они поженились; началась гражданская война; вскоре после этого она родила сына, а муж ее бесследно исчез. Две странички этого письма находятся сейчас в сейфе Шумского. Теперь, когда мне нужно было заполнить анкету для поездки, я пошел к Шумскому и сказал:
«Что же мне писать после всего того, что я узнал о своем отце?» «Пишите то, что и писали всегда», — ответил он.
В дело была приложена бумага от КГБ, где сверху было написано: «Мы доверяем полковнику Пеньковскому». Благодаря этому меня не уволили из разведки. Они должны мне верить, и пусть с задержкой, но паспорт-то выдали. Как вам известно, паспорта дали всем, кроме меня. Его мне вручили в последний момент. Выездная комиссия Центрального Комитета мои документы проверяла в последний момент. Там заседают сволочи из КГБ. Если бы мне не дали паспорт, я бы прямиком отправился в английское или американское посольство, а их послал бы к черту.
Кайзвальтер спросил Пеньковского, работал ли он на КГБ. «Нет», — ответил Пеньковский и объяснил, что был сотрудником ГРУ — Главного разведывательного управления Генерального штаба и является офицером стратегической разведки Генштаба.
Так спецгруппа первый раз получила подтверждение, что Пеньковский — военный, служащий в военной разведке. В КГБ, как он уверял, на работе не состоял. Разница большая, поскольку это давало Пеньковскому доступ к широкому кругу стратегической и тактической военной информации, что не входит в компетенцию КГБ.
— И даже теперь вы работаете в ГРУ? — спросил Кайзвальтер.
— Да, — ответил Пеньковский. — У них нет предлога для того, чтобы расстрелять или арестовать меня. Около года назад меня вызвал начальник управления кадров и расспросил об отце. Он сказал: «Вот то, что вы сообщили о своей семье, а вот то, что мы выяснили о вашем отце. Вы сказали, что ваш отец просто умер». Я ответил, что никогда не видел своего отца и никогда не получал от него ни куска хлеба. Генерал сказал: «Но вы совершенно явно скрыли факты». На что я ответил, что, если бы у меня и было, что скрывать, я бы сто раз мог бежать во время войны или же во время работы в Турции, но не сделал этого. Я был даже во всех странах народной демократии.
— А кто этот начальник управления кадров? — спросил Кайзвальтер.