Шпеер

Гарри оторвался от вынимающей душу картины страданий и перевел взволнованный взгляд на Северуса. В глубине злодейских глаз не было и капли сочувствия. Хуже того, Г. Дж. померещилась затаенная в черных глубинах насмешка.

— Мистер Локхарт, возьмите себя в руки, — бесстрастно сказал Северус. — Я свяжусь с командой мэра. Возможно, нетрудно будет выйти на тех, кто вас обокрал. Вы вообще додумались в полицию заявить? — поинтересовался он.

Потеряв способность к связной речи, придавленный телом рыдающей секретарши, писатель только хрюкнул в ответ.

— Всё ясно, — буркнул редактор.

С лицом невозмутимого индейца Северус направился к двери. На пороге он обернулся, оглядел застывшего как истукан Г. Дж. и вдруг улыбнулся, злодейски блеснув зубами.

— Вы предлагали пообедать, мистер Поттер? — светским тоном осведомился он.

* * *

«01.05.2001

Пока ещё умом во мраке он блуждает, но истины лучом он будет озарен. Слаб человек — но чистая душа. В своём исканье смутном...» *

Дьявол, Рэй, хоть с собой будь честным! Так и скажи: слаб человек. И не какой-то абстрактный человек вроде соседа снизу, завалившего вход в свою берлогу пустыми бутылками! Ты слаб, приятель. Ты!

Иначе почему ты сейчас лежишь не шевелясь, боясь дышать, боясь спугнуть, разбудить чудо? Пожираешь взглядом похотливого сатира дивное юное тело?

И не юродствуй над «Фаустом», искатель плотских истин!

Не знаю я ваших истин и знать не хочу. Истина живет мгновенье — здесь, сейчас, сей секунд! Вчера мы о ней знать не знали, завтра она станет ложью, источенная всепожирающим червем бытия, рассыплется в прах, проскользнув невесомым пеплом между пальцев.

Ты здесь, Сын Божий. Ты со мной, о Адам.

Здесь, сейчас, сей секунд. Что еще надо?

Тебя не было вчера, тебя не будет завтра. Как знать, может, и меня самого на деле нет нигде, кроме как в преходящем мгновении? В иллюзорном выдохе времени, случайном скоплении атомов, в искаженном и причудливом пространстве заблуждений собственного мозга?

Что вчера пил, Рэй?

Ничего? Тем хуже.

Откуда ты взялся в моей постели, Сын Божий? Тебе тут не место, а уже и корни пустил! Один крепкий корешок так точно!

Что ты делаешь со мной, мальчишка? Почему я дышу, выпивая твой пот, утоляю жажду молоком твоей юности, отдыхаю головой на твоем бедре, пьянею без вина, утопая в твоих глазах цвета дикого меда?

О Эль-Шаддай,² я заживо погребен в горячем песке, вечно жаждущий, вечно желающий! Убей меня, почему Ты медлишь?

Рэй, ну вот, опять врешь сам себе. Меньше всего ты бы сейчас хотел раскинуться хладным трупом на постели, когда рядом лежит и ровно дышит юное чудо.

А что мне делать, черт возьми? Разве можно смотреть спокойно и без ревности, как луч весеннего солнца, выбившись из-за шторы, беззастенчиво лижет белым языком твое прекрасное тело, Адам?

Может, вспомнив о кистях и красках, нарисовать это бедро с красиво лежащими золотыми волосками, чудесное усталое бедро, утомленное любовью и отдыхающее, обласканное светом?

Кто, я? Бездарными руками посметь повторить ту красоту, что нежит взгляд проклятого богом грешника? Да никогда!

Как я осмелюсь изобразить тебя, мой спящий Аполлон? Как смогу передать дивные изгибы грациозного тела, коснуться холста краской живого тепла и невидимо бурлящей крови, если нет их в убогой палитре моей жизни? Где возьму волшебную кисть, чтобы воссоздать теплый солнечный блик на твоем гладком точеном плече? Пылающую бронзу покоящихся на подушке мягких кудрей? Как нарисую святое святых, твой прекрасный спящий фаллос в нежном золоте волос, перед которым я прямо сейчас — пока ты спишь — тихо встану на колени?»

«Идеал, Совершенство, Венец Творения», — некстати пронеслось в голове Г. Дж., на мгновение вырвав его из плена шпееровского славословия.

Гарри оглянулся на разлегшегося на офисном диване редактора. С кислым скучающим лицом тот просматривал шедевр очередной восходящей «звезды» женского романа — не одна мадемуазель Лестрейндж подбрасывала полыхающие угли страсти в нежные сердца домохозяек.

Мысленно улыбнувшись забавной хмурости Северуса и тут же забыв, что его смутило, Гарри вернулся к тексту.

«Пусть мои губы заменят кисть, повторяя незримый контур твоего совершенного тела!

Чушь порешь, Рэй. Так и скажи: если не возьмешь в рот, вот прямо сейчас — умрешь на месте, не призывая Эль-Шаддай!

Боже, боже, погибель моя! Сладкое Древо Жизни, пахнущее обольщением даже во сне. Я разбужу тебя песней губ и языка, неслышной музыкой желания, рвущейся из сердца коленопреклоненного человека!

— Рэй. Отстань. Лезешь и лезешь, не могу уже.

Ах ты скупой Сынок щедрого Отца! Не для того ли Он дает нам красоту, чтобы мы делились со страждущими?

— Один раз, умоляю, один, один, один! Я уйду сейчас.

Дьявол, и это мой голос? Просящий, жалобный и нудный? Так нищий бродяга с похмелья клянчит на бутылку.

— Куда, на работу?..

Ну как тебе ответит умирающий от голода, припавший ртом к сладкому яству?

— Хозяин звонил.

О, этот момент истины, крепнущее дерево в любящих руках садовника!

— Что ему от тебя вечно надо? Ходишь к нему, ходишь... Ты с ним трахаешься?