— Нужно было в юности идти на мехмат, стать кандидатом, доктором наук, академиком, сделать кучу научных открытий, придумать для обороны страны нечто полезное — и спи потом сколько хочешь, — улыбнулась я.
Нина сдвинула брови. В моей сумке затрещал мобильный, я вытащила трубку.
— Вовка? Ты далеко?
— Вроде нет, но передвигаюсь со скоростью беременного танка, — мрачно ответил майор. — Ты была права, их обворовали. Унесли всего очень много! Первого числа, как всегда, там получили ящик, оформили содержимое, а второго утром ничего на месте не оказалось. Вызвали милицию — никаких следов. Одно ясно: действовал кто-то из своих, знакомых с местными порядками. Подробности потом.
— Хорошо, — сказала я, — понятно.
В прихожей, как всегда, тускло горела двадцатипятиваттная лампочка и возвышалась гора обуви. Я скинула ботинки и босиком пошла в сторону кабинета Брыкина. Сейчас позову Павла пить чай и выведу его на откровенный разговор. Но большая комната оказалась пустой. Я оглядела письменный стол, диван, кресла, развернулась и пошла по коридору в сторону кухни.
Не успела я дойти до приоткрытой двери, как оттуда донесся тот самый уже знакомый мне женский голос:
— Здорово получается! Всеми похоронными проблемами должна заниматься я!
— Я дал тебе денег, — глухо ответил Брыкин.
— Легче всего откупиться рублями, — заявила тетка, — намного труднее проявить участие, заботу, внимание.
— Твои претензии смешны, — устало ответил бизнесмен. — Найми агента.
— Я не о погребальных хлопотах говорю. Надо найти бумаги.
— Зачем?
— С ума сошел? Нас же будут шантажировать.
— Кто? Она умерла.
— Если документы попадут в чужие руки, неизвестно что будет. А она их отдала на сохранение какому-то приятелю. Сама сказала: «Все стережет мой лучший друг».
— Он придет на похороны, попробуем с ним поговорить.
— И как мы его узнаем?
— Вряд ли в крематорий заявится толпа из тысячи человек. Просто посмотрим на тех, кто явится с ней попрощаться. У нее есть записная книжка?
— Ну… не знаю, наверное.
— Надо обзвонить людей.
— И кто это сделает, я?
— Я заплачу тебе.
— А кто пойдет на кладбище, тоже я?
— Назови сумму.
— Ты привык выезжать за мой счет! Я выполняю всю черную работу!
— Сколько?
За дверью стало тихо. Я сочла момент благоприятным, вошла на кухню и сказала:
— Добрый вечер.
— Лика, — подскочил стоявший у окна Павел, — вы проснулись?
— Я только что вернулась домой, — улыбнулась я, — услышала голоса и решила посмотреть, кто на кухне.
— Я думал, вы давно легли, — пробормотал Брыкин.
— Исидор меня отправил в город по делам, — ответила я, всматриваясь в женщину, которая сидела спиной к двери, ее рыже-каштановые волосы показались мне знакомыми.
— Можете быть свободны, — нервно сказал мне Брыкин.
— Давайте заварю вам чай, — предложила я, делая шаг к плите.
— Уже поздно, — категорично заявил Павел, — ваш рабочий день истек. Да и теперь вы служите у Сиди секретарем, можете забыть о домашнем хозяйстве.
— Мне совсем не трудно, — проигнорировала я слова бизнесмена, — сделаю все не в службу, а в дружбу.
— Спокойной ночи! — попытался выставить меня вон Брыкин.
Но я уже подошла к столу, села на стул, посмотрела на молчавшую тетку и воскликнула:
— Светлана? Вы одна? А где ваш муж Константин и дочь Василиса? Они в гостиной? Принести им туда ужин?
— Моя семья дома, — процедила Света.
— А вы, значит, пришли в гости к лучшему приятелю? — нагло спросила я.
Светлана прищурилась.
— Однако поломойки нынче на короткой ноге с хозяевами, — процедила она. — За столом пристраиваются как свои. Ты ничего не перепутала? Ступай, вымой унитаз!
Павел потер затылок.
— Лика, послушайте. Света слегка не в духе, вы нам сейчас не нужны, идите отдыхайте. Мы хотим обсудить сугубо личные дела без посторонних. Извините за откровенность, но деликатного намека вы не поняли.
— Ты ей еще лезгинку станцуй, — обозлилась Светлана. — Кто у кого в услужении? Эй ты, вали отсюда!
— Зря горячитесь, — пожала я плечами, — хотя ваше волнение понятно. Наверное, Пелагея Андреевна умерла? Примите мои соболезнования. В ее-то возрасте с инсультом медицине не справиться.
Павел отскочил к плите и задел спиной алюминиевую кастрюльку, стоявшую на горелке.
— Какая Пелагея Андреевна? — Светлана попыталась разыграть передо мной спектакль.
— Суворова, — охотно уточнила я, — ваша мать.
— Чья мать? — не сдавалась Света. — Бред какой-то!
— Вовсе нет, — возразила я. — Хотя, конечно, настоящей любящей матерью даму, которая заводила детей лишь для того, чтобы выжимать из их отцов деньги, нельзя назвать. Она наградила вас сифилисом, а когда правда выплыла наружу, бросила двух дочерей и сына. Вам пришлось тяжело, в особенности Лене. Так, Света?
Павел, держась за стену, подошел к табурету и рухнул на него. Светлана молча смотрела на меня.