Шопен

Пан Солива был обескуражен. Но ненадолго. Он вспомнил шарлатана, три года тому назад изгнан» им из Варшавы. Ведь последствия вредной методы не так скоро искореняются! Стало быть, Солива не виноват!

Он стал рассказывать Зонтаг всю эту историю. Волкова почтительно ждала, пока он кончит, затем скромно спросила певицу, устранимы ли другие недостатки, кроме надорванности голоса: она – увы! – слишком хорошо чувствует, что они у нее есть. Генриетта усмехнулась. Должно быть, она подумала: эта девочка не пропадет!

– Я могу только дать несколько советов, – сказала она. – Во-первых, не думайте о том, чтобы непременно понравиться всей публике: на всех все равно не угодишь, а вкусы изменчивы. Во-вторых, не напрягайте голос. Он у вас очень звонкий, и чем меньше вы будете кричать, тем лучше вас будет слышно. Что же касается особых приемов, я покажу их вам, если профессор позволит. Хотя я уверена, что вы уже знаете их.

Солива был потрясен такой любезностью. Он заявил, что не только «позволит», но будет категорически настаивать, чтобы его ученицы воспользовались таким редким, удивительным случаем…

– Вот и прекрасно! – сказала Зонтаг, – приходите ко мне через день хоть на полчасика!

Потом она предложила девушкам спеть какую-нибудь народную песню – ведь это пробный камень для певца! Волкова спела «В городе странные нравы», а Констанция взглянула на Шопена: она не знала, что выбрать. Фридерик сел за рояль и начал мазур на слова Витвицкого-старинную Ганкину песню. Генриетта окинула взглядом обоих, как бы соединяя их мысленно. – Отлично! – сказала она, когда Констанция кончила песню, – так и надо! Повинуйтесь сердцу, и все будет хорошо!

В тот же вечер, позднее, в одной из уединенных аллей ботанического сада Фридерик уговаривал Констанцию не торопиться домой, тем более что она сама предложила ему погулять, подышать чистым воздухом.

– Но как же можно! День рождения Анетты!

– Тем более… Будет прескучно. Офицеры начнут трить, панна Анна будет с ними пикироваться, а пани Массальска в сотый раз расскажет, как ее в свое время похвалил царь, а потом одурачил мошенник Жегмонт. Затем – увы! – она станет петь!

– Далась вам пани Массальска!

– Бог с ней! Совсем не говорил бы про нее!

Это было их первое свидание вне консерваторского пансиона. Они были одни, среди природы и близко к дому Шопена, что особенно радовало его. Он надеялся в один прекрасный день взять ее за руку и прямо из сада привести домой, к матери и сестрам. И тогда ничего не нужно будет таить…

Но Констанция была сдержанна. Она согласилась прийти сюда для того, чтобы откровенно объясниться с ним, как давно и собиралась. Но теперь она знала, твердо знала, что не сможет произнести решающих слов.

– Ну, посидим здесь немного! В конце концов, вы можете и опоздать… ничего не случится!

Она нерешительно села и принялась обрывать ромашку, которую давно держала в руках.

– Говорят, вы покидаете Варшаву? – спросила, она. Так и есть! Вместо того чтобы одобрить эту поездку, она как будто удерживает его…

– Еще не скоро, Констанция, – ответил он на ее вопрос.

Она оборвала все лепестки и сказала:

– Что ж? Если бы мне представилась такая возможность, я не отказалась бы!

– Если бы представилась… Можно мне говорить? «Нет, пан Фридерик, – ответила она мысленно. – ничего не надо говорить, выслушайте меня!» А вслух она сказала:

– Да.

– Все, что я хочу?

– Да.

– Может быть, мы вместе увидим Париж и Италию.

– Трудно поверить… – Она вздохнула.

– Отчего же?

«Мы не должны больше видеться, – продолжала она свой мысленный разговор с ним, – мы не подходим друг к другу и вряд ли будем счастливы. И лучше нам теперь расстаться, пока не поздно… – А когда бывает поздно? – подумала она про себя. – Может быть, уже поздно?» А вслух сказала:

– У меня какое-то тяжелое предчувствие. Сама не знаю. Мне почему-то кажется, что всякая разлука – надолго!

(«Боже, что я говорю!»)

Она была добра, и взгляд у нее был такой, как тогда, в костеле. Фридерик сказал ей об этом.

– Я помню, – кивнула она.

(«Ну что ж делать? Не надо было приходить сюда!»)

Он взял ее руку и стал говорить о том, что наполняло его. Новый фортепианный концерт – это опять она, мечты о ней. Она еще не слыхала… Там есть адажио. Оно возникло под впечатлением той встречи в костеле… Греза в весеннюю лунную ночь… Ласковый взор, устремленный в даль, откуда всплывают тысячи приятных воспоминаний…

Констанция не отнимала руки и не отстранялась… Ей казалось, она слышит эту музыку. Уже стемнело, в саду было тихо, пахло цветами и свежей землей. Она сняла шляпку, похожую на грибок, и прислонилась к плечу Фридерика. Ей виден был клочок неба и крупные, частые звезды на нем.