Шофер

Хоть этот день и считался нерабочим, в гараже трудящихся хватало, коммунисты и комсомольцы считали важным подчеркнуть, что праздник для них — обычные трудовые будни, а не какая-то там религиозная мишура. Таксомоторы в этот день ходили по расписанию, шофера из верующих поменялись сменами с молодыми атеистами. Автомобили заезжали на площадки, водители уходили к учётчикам отмечать путевые карточки, и потихоньку разбредались по своим делам. Сергей подготовил три машины, заодно проверил на всякий случай остальные, нет ли на сиденьях следов крови или грязи, только таксомоторы чистили регулярно, если и было что, давно исчезло. Другие техники тоже ничего подозрительного не заметили, свой интерес Травин объяснять не стал, спросил и спросил.

В курилке, в толпе слушателей стоял Пыжиков, как всегда травивший байки. При виде Травина он почему-то побледнел, и запнулся.

— Так чего там дальше-то было? — водитель из прокатных похлопал его по руке, — Серёг, слыхал, Семён-то у нас герой, в милицейской погоне участвовал, бандита чуть голыми руками не споймал.

— Да ну, вот это история, — Травин тоже закурил. — Давай, Пыжиков, выкладывай всё как на духу, мы тут кроме колёс и рессор ничего не видим, хоть тебя послушаем.

Пыжиков закашлялся, махнул рукой в сторону машины и бочком отодвинулся подальше, а потом и вовсе ушёл.

— Не поделили чего? — спросил Кузьмич.

— Сейчас выясню.

Сергей бросил окурок в ведро с песком, поискал Пыжикова глазами, тот уже выходил на улицу, и Травин перехватил его на крыльце.

— Отойдём, — предложил он.

Шофёр ссутулился, сжался, но спорить не стал, за Сергеем он шёл, словно на виселицу, сбежать не пытался. Они прошли вдоль прокатной конторы, и поднялись в подсобку, там кроме старой ветоши, рваных покрышек и мышей, никого и ничего не было. Бьющий в широкое окно солнечный свет даже иллюзии порядка не оставлял.

— Ты был с Симой в воскресенье? — не стал ходить вокруг да около Травин, толкнув шофёра на кучу тряпья.

Тот молчал, уткнув лицо в ладони.

— Семён, ты меня знаешь, мне человека покалечить, вот тебя, к примеру, это как муху прихлопнуть, так что, если будешь врать, считай, покойник. Давай как на духу.

Пыжиков внезапно разрыдался, парня била дрожь, он поначалу и двух слов связать не мог, рассказ получился короткий, сбивчивый и невразумительный, но кое-что Травин уяснил. После кинотеатра Семён попытался затащить Симу в тёмный переулок и уже там добиться своего, и почти в этом преуспел, но Олейник, хоть и нетрезвой была, в самый ответственный момент заехала ему ногой в пах. Пока Пыжиков корчился в пыли с расстёгнутой ширинкой, она ушла, и с того момента Семён её не видел, а когда узнал, что случилось, то испугался. Он даже в больницу к машинистке боялся зайти, только ходил под окнами и выспрашивал у врачей, как у больной дела. Травину на плачущего и пускающего слюни шофёра смотреть было противно, но тот словно родственную душу нашёл и пытался выговориться.

— Вот те крест, ничего не было, — мямлил он, — я ведь её люблю, Серёга, понимаешь, вот как увидел, всё, пропал, а как она на тебя смотрела, такая злость брала, убить был готов. А тут согласилась, даже поцеловались раз, и как бес попутал. Но это не я, я не виноват, хочешь, на коленях буду ползать, прощения умолять.

Семён и вправду встал на колени и пополз к Травину по грязному полу, загаженному мышиными катышками. Тот было подумал, что Пыжиков — тот ещё артист, но в глазах парня плескалось отчаяние. Сергей плюнул, и выбрался из кладовой.

Похоже, Семён не врал, хотя проверить его слова не мешало. Травин заглянул в каморку, где сидела учётчица Маша Слепенчук, и попросил посмотреть, кто управлял таксомотором в воскресенье, когда с Симой случилось несчастье.

— Зачем тебе это? — Маша ещё раз проверила по карточкам, глядя на Травина недовольно, — выходной у Пыжикова был, с утра воскресенья до утра понедельника. Вот что ты к нему привязался, Семён, в отличие от тебя, человек чувствующий, каждый раз о Симе справляется. А ты как чурбан, только о работе и интересуешься.

— А что с Симой?

Маша попыталась сделать вид, будто ничего говорить не собирается, но не выдержала. Утренние сплетни требовали аудитории.

— Так в себя она пришла, ночью. Ей знаменитый хирург делал операцию, распилил череп пополам, а потом удалил что-то и поставил на место новый, из железа, и кисточкой провёл, раз, и череп как будто прежний. А Сима уже ест и разговаривает, Зое Ливадской звонили из больницы, сказали, всё будет хорошо. Только к ней пока не пускают, а как пустят, мы с девочками поедем, да и тебе бы не мешало.

— Мне-то почему?

Маша аж чаем поперхнулась.

— А ну иди отсюда, кобель, — сказала она, — припёрся с пустыми разговорами, работать мешаешь. И где вы только такие берётесь, был бы ты комсомольцем, ух на собрании тебя пропесочили.