Шофер

Ковров в который раз пересматривал бумаги, вытащенные из шкатулки. Навыки, отработанные за много лет, пригодились и на этот раз, сложенный листок бумаги незаметно для чужих глаз спрятался в манжете, и Азалов ничего не заподозрил. Пока.

На листочке, который он обвёл, была нарисована карта Москвы, художник старательно вывел Москва-реку и основные дороги, но нажимал на грифель не слишком усердно, и многие детали оказались неразборчивы. Три чётких кружка и следы ещё двух, рядом с ними цифры через чёрточки и знак дроби, явно — даты, но различить, что конкретно написано, не удавалось. Под датами автор схемы написал круглые числа, здесь он нажимал карандашом сильнее. Пять чисел от двух тысяч восьмисот до трёх тысяч шестисот в сумме давали шестнадцать тысяч, рядом с каждым числом стояла приписка «имп», что значило, по нехитрым подсчётам, тринадцать пудов золота в пятнадцатирублёвых монетах царской чеканки.

Второй лист всё ставил на свои места, на нём аккуратным круглым почерком с ятями и фитами было написано:

«Дорогой брат, надеюсь, что увижу тебя по возвращении. Если со мной что-то случится из несчастий, ты уж проведай наших родственников и Лене накажи. Люди они одинокие при жизни были, кроме нас, позаботиться о могилках некому.

Лялин Модест Петрович, статский советник, захоронен на Немецком кладбище рядом с нашими покойными родителями, помер 12/ II-1901. Оставил наследство в 3600 зол. империалов.

Бессонов Аркадий Ионович, земский врач, захоронен на Алексеевском кладбище, помер 18/ IX-1877, оставил наследство в 3200 зол. имп.

Пяткин Фёдор Кузьмич, из мещан, захоронен на Медведковском кладбище, помер 22/IX-1905, оставил наследство в 3200 зол. имп.

Суворов Владимир Степанович, из дворян, захоронен на Борисовском кладбище, помер 14/X-1899, оставил наследство в 3200 зол. имп.

Меняйло Лука Нилович, из купцов, захоронен на Сетуньском кладбище, помер 5/I V-1912, оставил наследство в 2800 зол. имп.

Будь осторожен, времена нынче лихие, и охотников на чужое добро много приходится. А уж если чего из наследства не найдёшь, значит, и не было его, профукали, как наш дядюшка-игрок».

Почерк на записке отличался от того, что на карте, и сам лист был захватан пальцами, даже жирные отпечатки остались. Видимо, его много раз доставали и перечитывали, а потом тот, кто это сделал, уже нарисовал схему, положив её на первоначальный текст, отчего она отпечаталась.

Ковров и сам присоединился к этим охотникам, но элементарная осторожность заставляла не торопиться. Оригинал рисунка был у Азалова, тот мог начать свои поиски, а обнаружив конкурента, догадался бы, что это — Ковров. А Азалов-Радкевич Коврову был необходим, задание, полученное от ОГПУ, никуда не делось.

И всё же, Николай не утерпел, воскресным утром съездил на Немецкое кладбище, прогулялся до могилы статского советника Лялина, заодно осмотрел близлежащие захоронения. Прямо через заборчик находился погост семьи Пилявских. Младший и самый свежий покойник, Станислав, идеально подходил на роль приятеля Азалова. Ковров договорился сам с собой, что если через неделю царский офицер никак себя не проявит и насчёт кладов не почешется, то он сам съездит и проверит одну из могил. Не утерпел, и решил, что до четверга и так слишком долго ждал.

Молодой человек, который вёз его от вокзала до гостиницы, показался Коврову знакомым, но произошедшие события отодвинули эту встречу на второй план, а тут как раз понадобилась машина, не повезёшь же на трамвае два пуда золотых монет. Николай позвонил в таксопарк, чтобы выяснить, как звали того шофера, и предположение одно проверить.

— Сергей Травин, — ответили ему на том конце провода, — только сейчас он в таксомоторе не работает, переведён в техники. Временно. Но вы, товарищ, можете выбрать любого другого шоффера.