Шофёр

Соседнюю могилу, где был похоронен Модест Петрович Лялин, статский советник и попечитель Общества энтомологов, тоже разрыли, раскидали рыхлую землю. Но с ней, с могилкой этой, и так невесть что творилось, то ребёночка туда засунули в восемнадцатом, когда, почитай, покойников просто выбрасывали на улицу, а то в двадцать первом раскопали и останки бедного паренька похитили, никак сатанисты баловались. И вот снова могилы разоряют. В голодные годы – понятно, одёжу искали в свежих гробах, что ещё не истлела, и обувку, а сейчас-то в любую лавку зайди, всё как при царе-батюшке, а то и лучше.

Сторож вздохнул и пошёл обратно, в часовню. Заведующий кладбищем приходил на работу к девяти утра, а рабочие – ещё позже, старик справедливо рассудил, что до этого времени покойник сам себя не закопает обратно, а красть там, кроме полусгнившего гроба, нечего, завернулся снова в тулуп, лёг и через несколько минут захрапел.

* * *

Дом Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке был самым высоким жилым зданием в Москве, и столичные жители прозвали его «тучерезом». После революции дом получил ещё одно название – Четвёртое общежитие Моссовета; его заселили деятели партии большевиков, одно время управдомом здесь был председатель Совнаркома Лев Каменев. В подвале партийного дома работало кабаре «Кривой Джимми», а выше девятого этажа располагалась оборудованная плоская крыша, на которой помещались кинотеатр, висячий сад и кафе-столовая. Подъем на крышу на лифте стоил двугривенный с человека, Ковров сунул лифтёру за двоих серебряный полтинник и сдачу брать не стал. Он выбрал столик возле барьера из железных прутьев, сделал заказ подскочившему официанту. С места, куда они с Травиным уселись, была видна, казалось, вся Москва, от застроенного центра до одноэтажных окраин. То там, то здесь загорались огни фонарей – фонарщики заранее, не дожидаясь наступления темноты, зажигали газовые и керосиновые светильники.

– Что из вина будешь? – спросил Ковров Сергея.

– Не пью.

– А я лафит возьму подогретый. И побыстрее горячее неси, любезный, мы проголодались.

– Сей момент, – кивнул официант и убежал.

– Люблю это место, – сказал Николай, – я тут до революции бывал часто, как в Москву приезжал, изменилась она, помрачнела, но всё равно та же, с куполами церквушек и узкими улочками. Где сейчас сцена, там раньше фильмы снимали, стоял зимний павильон, артистки приезжали в мехах и в каретах, богатеи их бриллиантами усыпали. А зимний сад сохранился, как был. Теперь, брат, совсем другой коленкор, днём жители дома по квитанциям столуются, а к вечеру совбуры с кокотками приезжают, артисты модные выступают, но это после девяти, захочешь остаться – я оплачу.

– Нет, – Травин насмешливо посмотрел на дядюшку, – у меня смена в семь утра, выспаться нужно.

– Понимаю, ты независимый и самостоятельный человек, – Ковров поднял ладони, словно сдаваясь, – это не подачка, Серж, мы ведь люди друг другу не чужие.

Несмотря на слова Коврова о том, что они с Сергеем больше не увидятся, выходило совсем по-другому. По дороге в гараж Травин завёз родственника на Ольховскую, где Николай оставил портфель, а потом они отправились в прокатную контору, чтобы сдать автомобиль, только этим дело не ограничилось. Ковров заглянул к прокатчикам и уже через несколько минут выписывал процентный вексель на четыреста рублей за месяц проката. Рядом на столе лежало удостоверение экзаменационной комиссии Петрограда на имя Коврова Николая Павловича, завизированное в транспортном отделе Моссовета.

– Автомобиль мне нужен будет к восьми вечера завтра – сказал он Давиду Геловани, – и ровно через месяц я готов вернуть его обратно, ну и конечно же за бензин рассчитаюсь сполна. И вот ещё что, сам я за рулём ездить не люблю, хочу шофера нанять, вы уж постарайтесь, чтобы водитель тот же остался. Уж очень я им доволен, да и сами знаете, случайного человека возьмёшь, а он какой жулик окажется.

И протянул Геловани две червонные бумажки.

– Не положено, – Давид накрыл банкноты картонной папкой, – но в виде исключения сделаем.

Он воровато оглянулся и напоролся на тяжелый взгляд Травина.

– Только, товарищ Ковров, – тут же поправился Геловани, когда дело касалось денег, акцент у него практически пропадал, а речь становилась правильной, – водитель у нас не частная собственность, и товарищ Травин здесь техником работает, а что делает во внерабочее время, тут уж, извините, его согласие нужно.

И снова посмотрел на Сергея.

– Конечно, – Ковров вздохнул, – но мы с Сергеем договоримся. Ну а если нет, то другого водителя возьму, ничего не поделаешь, или сам за руль сяду. Значит, завтра первый день проката, я вам через телефонистку наберу.

Геловани посмотрел на клиента с возросшим уважением – телефонный аппарат стоял далеко не у всех коммерсантов, и начал заполнять документы.

– Так с чего ты взял, что мы с тобой договоримся? – Сергей отрезал кусок телячьего филе, обжаренного в трюфельном масле, обмакнул в клюквенный соус. Мясо передержали, но молодой человек возмущаться не стал, ему и не такое есть приходилось.