Шофёр

– Ну, если честно, лучшие шоферы у нас Пасечник и Колбин, а я так, в средних рядах. И работа грязной не бывает. Ты бы из кабинета почаще вылезала, может, посмотрела, как техники трудятся, деталькам вашим применение находят. Смолкин, между прочим, член партии с дореволюционных времён и не гнушается в масле извозиться. Но это так, к слову. Ты скажи, Зоя, что вам, женщинам, надо?

– За цветы спасибо, и вниз, в ваш цех, я спущусь непременно, – Ливадская поднялась из-за стола, сжала кулаки, – а если нюни пришёл сюда распускать, то я не женщина, а член Коммунистической партии большевиков. У тебя всё?

– Вопросов больше не имею, – Травин послал женщине воздушный поцелуй и исчез за дверью за мгновение до того, как в неё врезалось тяжелое пресс-папье. И это он ещё легко отделался, могла и из нагана пальнуть.

Заказчик находился неподалёку, на Ольховской улице, которая шла от Рязанского вокзала до Гавриковой площади. Дом номер 25 был построен архитектором Вивьеном для судьи Московского сиротского суда Гучкова в 1873 году, но теперь его занимал трест с труднопроизносимым названием. Травин заехал во двор, там обнаружил пристроенный к дому флигель с крыльцом, на крыльце стоял Ковров с кожаным портфелем в руке. Увидев автомобиль, он залез на переднее сиденье.

– Здорово, браток, – сказал он, протягивая Травину руку. – Поехали?

– Скажете, куда, так непременно поедем.

– Ах да. Ехать нам нужно в село Спасское-Манухино, знаешь такое? – Ковров достал из портфеля карту, разложил, ткнул пальцем. – Вот здесь, как твой тарантас, довезёт?

– Довезёт, – кивнул Травин и потянул за рычаг.

«Форд» тронулся, набирая скорость, машина затряслась по булыжникам, устилавшим Басманные улицы и переулки, по направлению к Садовому кольцу. Ковров молчал, Сергей тоже разговор начинать не стремился.

Несмотря на ограничение скорости, введённое декретом 1920 года, в городе каждый носился как хотел. У милиционеров не было приборов, определяющих, как быстро едет тот или иной самоходный экипаж, на памяти Травина его останавливали шесть или семь раз и только единожды выписали штраф. Сильно превышать не стоило, он держался скорости тридцать пять километров в час вплоть до Драгомиловской заставы, там, где она переходила в Можайское шоссе, а Москва заканчивалась. Тут уже можно было разогнаться и до шестидесяти, но дорожное покрытие этому не способствовало. Стоило автомобилю покинуть границы столичного города, Ковров молчание прервал.

– А ведь я тебя сразу признал, ещё тогда, у вокзалов, – сказал он, – сколько мы не виделись, с весны семнадцатого? Это восемь лет получается, ты, братец, ещё сильнее подрос, возмужал, вон какая мускулатура проявилась, и на лицо не узнать, мальчиком был, а стал мужчиной.

– А вот ты, Николай Леопольдович, почти не изменился, разве что шевелюру сбрил, – Травин притормозил перед лежащей на дороге курицей, нажал клаксон, птица, закудахтав, бросилась прочь. – Что узнал, так врёшь. Иначе в гараже бы фамилию не спрашивал.

– Ты гляди какой шельмец, раскусил, – Ковров рассмеялся. – Выходит, сразу меня признал?

Сергей равнодушно кивнул.

– И не обнял дядюшку? Нехорошо.

– Мы с тобой, дядя Николя, восемь лет не виделись и не вспоминали, значит, прекрасно можем друг без друга обойтись. Ты, я смотрю, при советской власти не бедствуешь, да и я живу нормально, чего прошлое ворошить, – Травин поморщился, прошлое долбануло его железным кулаком по затылку, в голове заныло, резко прострелило в виске.

– Это в тебе обида говорит, Серж, – Ковров сделался серьёзным. – Я тебя не бросил, просто обстоятельства так сложились, что мне нужно было исчезнуть. Да и ты должен был в Прагу приехать, только, как мне шепнули, в Харбине наделал дел и исчез без следа. Я уж думал, всё, сгинул Серёжа Травин, мой дорогой племянник, но нет, жив ты и здоров.

Травин схватился крепко за руль, каждое воспоминание било точно в цель, перед глазами пошли цветные пятна, очень хотелось остановиться, лечь и умереть, но он кое-как держался.

– С тобой всё в порядке? – Ковров обеспокоенно посмотрел на племянника.

– Последствия контузии. Как начинаю прошлое вспоминать, голова болит.

– Тогда перестанем об этом, поговорим о настоящем, но чуть позже. Остановись возле храма, покемарь чуток, а я пойду, поговорю кое с кем.

Сергей так и сделал: стоило Коврову закрыть дверь авто, он закрыл глаза и провалился в беспамятство. Спал Травин чутко и за то, что его врасплох застанут, не опасался.

Ковров обошёл храм Спаса Нерукотворного образа слева, вышел к погосту. Ровные ряды могил перемежались хаотичными нагромождениями участков, некоторые захоронения насчитывали не одну сотню лет, но Николаю нужно было только одно, конкретное. Он зашёл в часовню, где сидел конторщик, и как бы невзначай положил на стол бумажку в три рубля.

– Дело у меня, любезный, – сказал он, в то время как бумажка словно по волшебству исчезла, – родственник здесь похоронен, только найти не могу. Звать Меняйло Лука Нилович, когда в землю опустили, не знаю, но помер пятого апреля двенадцатого года. Одинокий, без семьи.