– Вижу, – сказала она, роняя мертвеца обратно. – Он мертв не более двух дней. И, кажется, его не особенно пытались спрятать.
– А зачем возиться? Гномы перестали осушать эти туннели. Подпорки временные, грязь ползет обратно. И потом, какой дурак сюда полезет?
Кусок стены ополз с чавкающим звуком, как коровья лепешка. В туннеле послышались негромкие всплески и бульканья. Анк-морпоркское подземье воровато вступало в свои законные права.
Ангва закрыла глаза и сосредоточилась. Вонючая слизь, запах вампира и вода, поднявшаяся уже до лодыжек, в равной мере требовали внимания, но Ангва не собиралась сдаваться.
Нельзя, чтобы вампирша была главной. Это так… традиционно.
– Здесь побывали и другие гномы, – пробормотала она. – Два… нет, три… еще четыре. Я чую… какое-то черное масло. Вдалеке кровь. Там, дальше в туннеле.
Ангва выпрямилась так резко, что чуть не стукнулась головой о потолок.
– Пошли!
– Здесь становится небезопасно…
– Мы должны разобраться! Идем! Уж тебе-то нечего бояться смерти!
Ангва зашлепала по коридору.
– Думаешь, весело провести несколько тысяч лет в тине? – крикнула Салли, но слушали ее лишь жидкая глина да зловонная пустота. Она помедлила, вздохнула и последовала за Ангвой.
От главного туннеля ответвлялись другие коридоры. С обеих сторон из них, точно холодная лава, вытекали реки жидкой грязи. Салли миновала нечто вроде огромной валторны, которая медленно поворачивалась, плывя по течению.
Здесь туннель был надежнее, чем отрезок у колодца. В конце виднелся бледный свет – и Ангва, присевшая на корточки у большой круглой гномьей двери. Салли не обратила на нее внимания. Она едва взглянула и на гнома, привалившегося спиной к двери.
Вместо этого она уставилась на огромный знак, нарисованный на металле. Большой и грубо очерченный, он походил на широко распахнутый круглый глаз с хвостом и сверкал зеленовато-белым сиянием вурмов.
– Гном сделал рисунок собственной кровью, – сказала Ангва, не поднимая головы. – Его приняли за мертвого и бросили, но он не умер. Он сумел добраться сюда, но убийцы заперли дверь. Он скреб ее – судя по запаху – и обломал все ногти. Тогда он начертил этот знак собственной горячей кровью, а потом сидел здесь, зажимая рану и наблюдая, как сползаются вурмы. Я бы предположила, что он умер часов восемнадцать назад. Что скажешь?
– Что надо выбираться отсюда поскорее. – Салли попятилась. – Ты знаешь, что означает эта штука?
– Я знаю, что это рудничный знак, и больше ничего. А ты знаешь, что он означает?
– Нет, но мне известно, что он означает нечто очень плохое. Встретить его в шахте – дурное предзнаменование. Что ты делаешь с трупом? – спросила Салли, пятясь все дальше и дальше.
– Пытаюсь понять, кто он такой, – ответила Ангва, обыскивая одежду убитого. – Как и положено стражнику. Мы не стоим на месте и не пугаемся рисунков на стене. В чем проблема?
– Которая из? – уточнила Салли. – Э… он слегка сочится…
– Если я справляюсь, справишься и ты. В нашей работе крови хватает. И мой тебе совет, не пытайся ее пить, – сказала Ангва, не прерываясь. – Ага… на нем ожерелье с рунами. А еще… – она вытащила руку из кармана гномьей куртки, – не могу как следует разглядеть, но чую чернила, так что, наверное, это письмо. Ладно, давай сваливать.
Она посмотрела на Салли.
– Ты меня слышала?
– Этот знак был начерчен умирающим, – произнесла та, по-прежнему держась поодаль.
– И что?
– Возможно, это проклятие.
– Ну и что? Не мы же его убили, – ответила Ангва, с некоторым усилием поднимаясь на ноги.
Они посмотрели на жидкую грязь, которая уже достигала коленей.
– Думаешь, проклятию не все равно? – спокойно поинтересовалась Салли.
– Прямо сейчас я думаю, что в том туннеле, мимо которого мы прошли, должен быть второй выход наверх, – сказала Ангва, указывая пальцем.
Исполненная слепой решимости, целая вереница вурмов проползла по текущему потолку почти с той же скоростью, с какой по полу текла грязь. Сверкающим ручейком они устремились в боковой ход.
Салли пожала плечами.
– Стоит попытаться.
Они ушли, и вскоре плеск шагов замер вдалеке.
Грязь с тихим шепотом поднималась в темноте. Цепочка вурмов постепенно исчезала. Вурмы, облепившие знак на двери, впрочем, остались: еда стоила того, чтобы за нее умереть.
Их свет мерк постепенно – они умирали один за другим.
Подземная темнота окутала знак, который вспыхнул алым и погас.
А темнота осталась.
Было пять часов утра. С неба струился дождь – не сильный, но весьма настойчивый.
На Сатор-сквер и на площади Ущербных Лун он падал на белый пепел костров. Оранжевые угли вспыхивали время от времени, шипели и плевались.