Шмяк!

– Вижу, – сказала она, роняя мертвеца обратно. – Он мертв не более двух дней. И, кажется, его не особенно пытались спрятать.

– А зачем возиться? Гномы перестали осушать эти туннели. Подпорки временные, грязь ползет обратно. И потом, какой дурак сюда полезет?

Кусок стены ополз с чавкающим звуком, как коровья лепешка. В туннеле послышались негромкие всплески и бульканья. Анк-морпоркское подземье воровато вступало в свои законные права.

Ангва закрыла глаза и сосредоточилась. Вонючая слизь, запах вампира и вода, поднявшаяся уже до лодыжек, в равной мере требовали внимания, но Ангва не собиралась сдаваться.

Нельзя, чтобы вампирша была главной. Это так… традиционно.

– Здесь побывали и другие гномы, – пробормотала она. – Два… нет, три… еще четыре. Я чую… какое-то черное масло. Вдалеке кровь. Там, дальше в туннеле.

Ангва выпрямилась так резко, что чуть не стукнулась головой о потолок.

– Пошли!

– Здесь становится небезопасно…

– Мы должны разобраться! Идем! Уж тебе-то нечего бояться смерти!

Ангва зашлепала по коридору.

– Думаешь, весело провести несколько тысяч лет в тине? – крикнула Салли, но слушали ее лишь жидкая глина да зловонная пустота. Она помедлила, вздохнула и последовала за Ангвой.

От главного туннеля ответвлялись другие коридоры. С обеих сторон из них, точно холодная лава, вытекали реки жидкой грязи. Салли миновала нечто вроде огромной валторны, которая медленно поворачивалась, плывя по течению.

Здесь туннель был надежнее, чем отрезок у колодца. В конце виднелся бледный свет – и Ангва, присевшая на корточки у большой круглой гномьей двери. Салли не обратила на нее внимания. Она едва взглянула и на гнома, привалившегося спиной к двери.

Вместо этого она уставилась на огромный знак, нарисованный на металле. Большой и грубо очерченный, он походил на широко распахнутый круглый глаз с хвостом и сверкал зеленовато-белым сиянием вурмов.

– Гном сделал рисунок собственной кровью, – сказала Ангва, не поднимая головы. – Его приняли за мертвого и бросили, но он не умер. Он сумел добраться сюда, но убийцы заперли дверь. Он скреб ее – судя по запаху – и обломал все ногти. Тогда он начертил этот знак собственной горячей кровью, а потом сидел здесь, зажимая рану и наблюдая, как сползаются вурмы. Я бы предположила, что он умер часов восемнадцать назад. Что скажешь?

– Что надо выбираться отсюда поскорее. – Салли попятилась. – Ты знаешь, что означает эта штука?

– Я знаю, что это рудничный знак, и больше ничего. А ты знаешь, что он означает?

– Нет, но мне известно, что он означает нечто очень плохое. Встретить его в шахте – дурное предзнаменование. Что ты делаешь с трупом? – спросила Салли, пятясь все дальше и дальше.

– Пытаюсь понять, кто он такой, – ответила Ангва, обыскивая одежду убитого. – Как и положено стражнику. Мы не стоим на месте и не пугаемся рисунков на стене. В чем проблема?

– Которая из? – уточнила Салли. – Э… он слегка сочится…

– Если я справляюсь, справишься и ты. В нашей работе крови хватает. И мой тебе совет, не пытайся ее пить, – сказала Ангва, не прерываясь. – Ага… на нем ожерелье с рунами. А еще… – она вытащила руку из кармана гномьей куртки, – не могу как следует разглядеть, но чую чернила, так что, наверное, это письмо. Ладно, давай сваливать.

Она посмотрела на Салли.

– Ты меня слышала?

– Этот знак был начерчен умирающим, – произнесла та, по-прежнему держась поодаль.

– И что?

– Возможно, это проклятие.

– Ну и что? Не мы же его убили, – ответила Ангва, с некоторым усилием поднимаясь на ноги.

Они посмотрели на жидкую грязь, которая уже достигала коленей.

– Думаешь, проклятию не все равно? – спокойно поинтересовалась Салли.

– Прямо сейчас я думаю, что в том туннеле, мимо которого мы прошли, должен быть второй выход наверх, – сказала Ангва, указывая пальцем.

Исполненная слепой решимости, целая вереница вурмов проползла по текущему потолку почти с той же скоростью, с какой по полу текла грязь. Сверкающим ручейком они устремились в боковой ход.

Салли пожала плечами.

– Стоит попытаться.

Они ушли, и вскоре плеск шагов замер вдалеке.

Грязь с тихим шепотом поднималась в темноте. Цепочка вурмов постепенно исчезала. Вурмы, облепившие знак на двери, впрочем, остались: еда стоила того, чтобы за нее умереть.

Их свет мерк постепенно – они умирали один за другим.

Подземная темнота окутала знак, который вспыхнул алым и погас.

А темнота осталась.

В этот самый день в 1802 году художник Методия Плут попытался спрятать картину под груду старых мешков, из опасения, что она разбудит Цыпленка. Он закончил рисовать последнего тролля, самой тонкой кисточкой поставив точку на месте зрачка.

Было пять часов утра. С неба струился дождь – не сильный, но весьма настойчивый.

На Сатор-сквер и на площади Ущербных Лун он падал на белый пепел костров. Оранжевые угли вспыхивали время от времени, шипели и плевались.