Шмели и термиты

А если в гнезде шмели давно не получали корма, а медовой ячеи нет? Провели и такой опыт. Фуражира напоили из пипетки радиоактивным кормом, который он принес домой. Но здесь не было посуды, куда его можно слить. И пока взбудораженные возвращением груженого фуражира рабочие спешно сооружали медовую ячею, обитателей гнезда одного за другим проверяли счетчиком. Никаких сигналов! Счетчик трещал лишь тогда, когда его подносили к фуражиру, несущему в себе меченый корм. Зато через несколько часов после того, как в гнезде выросла медовая чаша, счетчик, едва его подносили к шмелям, словно с цепи срывался.

Теперь не оставалось сомнений, что шмелей заряжают не внешние соприкосновения, а только корм, выпитый из ячеи.

Тут есть одна подробность, ее нельзя не отметить. Корм из ячеи выбирается шмелем не обязательно для пропитания: в гнезде сплошь и рядом можно видеть стоящих в самых неожиданных позах шмелей, которые раскрывают и смыкают жвалы, выпускают из себя каплю почти пузырем, потом, поносив ее, вновь всасывают. Они словно «жидкую жвачку» жуют. Эту множество раз обсосанную каплю шмель затем возвращает вновь в «коммунальный зобик», через который и происходит семейный обмен кормом.

…Хотите подсмотреть, как обнаруживает себя сплачиваемая семейным обменом живая целостность из разного числа насекомых, даже не объединенных кровным родством?

Узы, связывающие насекомых в общине, гораздо прочнее, чем может показаться.

Однажды, бродя летним утром по лесу вдвоем с приятелем, мы заметили на небольшой поляне следы события, должно быть несколько часов назад происшедшего. Здесь, по всей видимости, орудовала лисица. Укрытие гнезда было сорвано, соты разрушены, большая часть их выедена. В траве валялись искореженные восковые комки. На некоторых копошились шмели, и при нас на обломок сота опустился еще один. Какой притягательной силой обладают эти восковые сооружения, если помогают шмелю находить даже руины гнезда?

Срезав длиннющий прутик орешника-лещины, я — легонько отогнал с ближайшего обломка сидевших на нем шмелей, а обломок откатил подальше от места, где недавно пировала лиса. Возможно, это было ни к чему, но шмели до того возбужденно гудели, что казалось, они не кого-нибудь, а нас принимали за виновников происшествия.

Наконец появилась возможность поднять свой трофей. Это был кусочек сота с еще запечатанным коконом. Почудилось, в нем есть что-то живое. Действительно, изнутри на макушке прорезалась черная точка, не больше острия булавки, и она не оставалась неподвижной.

Убедившись, что мне ничего здесь не чудится, я вынул нож и острием лезвия стал легонько вспарывать верхушку кокона снаружи. Разумеется, мы понимали, что делаем, но тем не менее и удивились и обрадовались, когда в конце концов увидели вынырнувшую из шелкового желудя голову с усиками. За ней видны стали и серые спинка и брюшко шмеля. Бедняга был изрядно помят, но, право, нашей вины в том не было. Долго наблюдали мы за тем, как просыхает и приходит в себя этот последний из могикан изуродованного гнезда. Он не отходил от пустого кокона и лапкой — последними члениками — продолжал держаться за него, обследуя пространство вокруг. И вдруг шмель загудел у меня на ладони.

— Бедняга! — пожалели мы его. — Разве теперь восстановить разоренное гнездо?

Когда через несколько лет у меня появились застекленные улейки, в которых разрастались подчас довольно сильные семьи, я вспомнил картину, увиденную ранним утром в лесу, и подсказанный ею вопрос. Теперь, пожертвовав одной из семей, можно было попробовать добиться от шмелей ответа.

Что произойдет, если изъять из общины и продолжательницу рода — шмелиху, и соты, которые притягивают к себе фуражиров, даже когда они улетели за сотни метров от дома?

Конечно, действовать тут следовало не столь грубо, как лиса на лесной поляне.