Шлиман. "Мечта о Трое"

— Нет ничего удивительного, что люди Эльджина отчаялись, — говорит Дёрпфельд после того, как долго осматривал гору, — со стороны входа проникнуть в помещение нельзя. Мы должны сделать это сверху.

Так и происходит, и только тогда женщины начинают выносить свои корзины с землей и мусором наружу, когда вход удается наполовину откопать. Камни же серого лебадейского мрамора — удивительно, что все путешественники считали его ослепительно белым, — из которых был построен купол, складываются внутри у стен.

Средняя толщина слоя земли и мусора в сокровищнице Миния составляет девять метров. Под ним находится слой камней обрушившегося купола, еще ниже — слой золы толщиной в три с половиной метра, а под ним на ровном полу масса мраморных карнизов и тщательно отесанных кусков мрамора, из которых прежде был, вероятно, построен какой-то монумент. Верхняя часть многих из этих плит украшена замечательным орнаментом. Находят и постаменты, значит, раньше здесь были статуи.

В поперечнике это помещение, чуть овальное по форме, достигает четырнадцати метров, почти столько же, как и сокровищница Атрея. Вход высотой в пять с половиной метров тоже такой же, как и там. Но поперечная плита дверного проема намного уступает огромной микенской глыбе с ее сто двадцатью двумя тоннами веса. Отверстия в камнях, из которые был сложен свод, показывают, что они имели некогда бронзовые украшения, но от них сохранились только в небольшом количестве фрагменты розеток, не попавшие в руки грабителей.

В одном это здание превосходит купольные постройки Микен и, тем самым опровергая Павсания, доказывает, что это гробница; в стене есть дверь, которая через проход длиной в два с половиной метра ведет в четырехугольный таламос, то есть в собственно усыпальницу. Она завалена битыми плитами из зеленого шифера, все они превосходно обработаны. Этими плитами был выложен потолок, который рухнул около одиннадцати лет назад. Жители деревни говорят, что именно тогда здесь со страшным грохотом осела земля.

Из Афин приезжает Евстратиадес, из Оксфорда — Сайс. После долгих усилий удается решить головоломку и вновь сложить плиты потолка в таком же порядке, в каком они находились прежде. То, что получается, — это чудо искусства, подобного которому еще нигде не находили: ковер из зеленых шиферных плит толщиной в сорок сантиметров, размером почти три метра на четыре — кайма из девяноста шести розеток, переплетенных спиралью с напоминающими пальметты цветами, а в середине, отделенный двойным рядом розеток, снова тот же узор из цветов и спиралей.

Находят и куски мраморной облицовки стен, а на них изображены те же мотивы. Профессор Сайс, крупный ученый-ориенталист, тут же относит это произведение искусства к Ассирии, но Шлиман выдвигает возражение: в огромном количестве такие розетки были обнаружены в Микенах, попадались они иногда и в Трое, спиральные сплетения тоже присущи Микенам.

— К тому же таламос, — как скромно добавляет Дёрпфельд, — построен точно так же, как шахтовые гробницы Микен; вырублен вертикально в скале, выложен внутри бутовым камнем, перекрыт каменными плитами. Разница лишь в том, что здесь, в Орхомене, купольное помещение, предназначенное для выполнения религиозных обрядов, соединено с погребальной камерой, а в Микенах — нет.

— Значит, нам, вероятно, придется в будущем говорить об особой микенской культуре? — задумчиво произносит Сайс. — Странно. Но еще более странно, что вы и в Трое нашли кое-какие следы этой культуры.

Шлнман молча кивает. За эти недели он стал очень неразговорчив. Ему кажется, будто он только так сможет скрыть, что Орхомен, по существу, принес одни разочарования. Он привык к иным находкам, чем красивый потолок.

Берлин. 7 июля 1881 года. Берлин справляет праздник совершенно особого рода. Красные ковры величественно спускаются по лестнице ратуши через тротуар до самой мостовой. Вестибюль и парадная лестница — это оранжерея вечнозеленых растений и цветущих роз. Во всем блеске, на который только способен любящий роскошь город, сияет огромный праздничный зал.

Посредине стола сидит возвратившийся на родину Шлиман, напротив него — Софья. Негромко дребезжит старинный фарфор королевской мануфактуры, звякает тяжелое серебро, раздается звон дорогих хрустальных бокалов, произносятся речи и тосты, тосты и речи.

Наконец поднимается Вирхов, стучит по своему бокалу и начинает говорить:

— Уважаемый друг Шлиман. После того как вы сегодня, пройдя установленную церемонию, были удостоены высочайшей чести, которую только может оказать человеку наш город, мы все собрались здесь, чтобы самым сердечным образом приветствовать нашего нового почетного гражданина и его прославленную супругу и выразить им радость, что они отныне вновь принадлежат нашему отечеству.