В XVII веке после великих географических открытий каждое уважающее себя государство Западной Европы мечтало о заморских колониях. И осуществляло свои мечты. Конечно же, и тщеславной Польше хотелось быть в ряду преуспевающих колониальных держав. Но ни денег, ни флота не было. А для завоевания восточных территорий у незадачливых колонизаторов сил не хватило.
…А еще, госпожа Подольская, меня тронули опущенные Вами в публикации слова Вашего отца о том, что
Я понимаю, как полякам все хочется списать на русских. Не только Юзеф Липский, но даже президент Квасьневский впал в соблазн такого рода, когда, попытавшись покаяться за Едвабне, он произнес:
В этом отрывке два раза произнесено слово «русские». Но еще в № 9 за 1992 год журнал «Наш современник» опубликовал письмо живущего в Нью-Йорке князя А. Щербатова о судьбе смоленского архива, попавшего в руки немцев в июле
1941 года, потом вывезенного в Германию, а после войны попавшего в Америку. А. Щербатов, изучавший этот архив, так писал о возможных организаторах катынского расстрела:
Так что если и были польские офицеры в Катыни расстреляны в марте 1940 года, то надо тщательно уточнять кем. Может быть, и не совсем русскими. Или совсем не русскими, вопреки покаянию Ельцина и согласного с ним Квасьневского… Тогда и Едвабне будет выглядеть, как польское отмщение за Катынь. Вот ведь с какого конца клубок может размотаться! И нам, русским, в этом еврейско-польском клубке нечего будет делать. А еще забавно то, что в перепечатке воспоминаний Вальдена (Подольского) журнал «Новая Польша» опустил эпиграф, которым открывается ново-мировская публикация 1931 года:
Бессмертный Николай Васильевич Гоголь, бессмертная сцена казни Остапа, которую комментирует польский шляхтич своей Юзысе! Я понимаю, почему Ежи Помяновский, рискуя быть заподозренным в подлоге, опустил ее при перепечатке. Нельзя напоминать современным полякам о естественной, исторической жестокости, которая тянется через всю их историю от времен Тараса Бульбы и до Едвабне…
История посмеялась над польским гонором, над нобелевским лауреатом Чеславом Милошем с его провинциальным желанием видеть в польской натуре западноевропейскую, человечную, ренессансную закваску. (Впрочем, возможно, что ее «человечность» сильно преувеличена.)